Будь честным всегда
Шрифт:
Все смеялись, негромко вскрикивая и повизгивая от восторга. Сидящие перед кафедрой наклонились вперед, сидящие позади легли животами на парту, чьи-то головы почти касались Орци, который продолжал, понижая голос, но все оживленней жестикулируя:
— А я палю из ружья — пиф-пиф, угодил одному чудовищу в правый глаз, оттуда пуля рикошетом попала в левый глаз второго крокодила, вылетела из него — и рикошетом в правый глаз первого крокодила; словом, милый мальчюган, я пиф-пиф — и одним духом выбил у обоих птице-крокодилов все четыре глаза.
Мальчики хохотали, прямо надрывались от смеха; сидевшие на задних партах подкрались поближе к кафедре, и все смотрели в рот Орци. А он вдруг прервал рассказ и другим тоном, но по-прежнему копируя старого учителя, проговорил:
— Ах, милый мальчю-юган, вы все наглый народ, совсем обнаглели.
Эта шутка имела наибольший успех, ведь не проходило ни одного урока географии, чтобы гимназисты не слышали, да к тому же не раз, что они «наглый народ».
— Господин учитель, а не приснилось ли вам это? — раздался голос с последней парты.
— Наглец! — напустился на одноклассника Орци. — Тебе не место среди порядочных людей. Подойди сюда и встань возле меня!
Тут уже и Миши не смог удержаться от смеха. Словно внезапно проснувшись, он откинулся на спинку парты и, открыв рот, зажмурившись, рассмеялся.
Между тем в кабинет вошел учитель и с трудом взобрался на кафедру. Гимназисты моментально расселись по местам, а Миши все продолжал смеяться, не закрывая рта и склонив к плечу голову. Он уловил какое-то движение в кабинете, но, утомленный долгим плачем и ощущая боль в пустом желудке, сидел, похохатывая.
Наступила тишина; он, наконец опомнившись, провел рукой по лицу, волосам, почесал в затылке, зевнул, и глаза его наполнились слезами, но тут с кафедры донесся голос, на этот раз уже самого учителя:
— Михай Нилаш!
Точно гром грянул над головой мальчика. Он не в силах был подняться с места. Так долго сидел не шевелясь, что по кабинету пробежал тревожный шумок, и все взоры обратились к Миши.
Тогда он, смертельно бледный, встал и поднял на учителя свои колючие черные глаза. Щеки у него ввалились, а строгие упрямые брови, как два маленьких натянутых лука, нацелились на учителя.
Вызванному ученику следовало, не дожидаясь приглашения, выйти к доске, на которой висела карта Франции, и рассказать заданный урок. На Миши с двух сторон испуганно и удивленно поглядывали Гимеши и Орци. Гимеши вышел из-за парты, чтобы пропустить его. Тогда Миши, спотыкаясь, неверным шагом поплелся к доске и встал перед картой.
— Ну, милый мальчю-юган, что же задано на сегодня?
Миши молчал. На мгновение он зажмурился, и сразу у него закружилась голова. Боясь упасть, он широко раскрыл глаза. Потом робко повернулся к карте, и перед ним из тумана выплыла Франция, напоминавшая пестрый платок. Его кружевные уголки опускались в море, и коричневое пятно гор растекалось направо к южным морям.
— Так вот, Франция… — заговорил учитель. — Что это за страна? Ландшафт ее разнообразен: на востоке горы, на западе равнины, не правда ли? На юге… А что на юге? Как называется этот большой горный массив на юге?
Гимназисты внимательно слушали. Никто не понимал, почему Миши молчит, точно немой.
Он молчал, теперь уже сам не зная почему. Ему постепенно припомнился прошлый урок, который он слушал не очень внимательно, но все-таки нашел на карте Пиренеи, вспомнил перевал Ронсе… «Ронсевальский, Ронсевальский», — повторил он про себя.
— Эти высокие горы отделяют Францию от Испании. Где же можно их перейти? По какому перевалу? Рон… Рон… Ронсевальскому перевалу…
«Ронсевальскому, Ронсевальскому», — твердил про себя Миши.
Маленький старичок, розовощекий и седой как лунь, такой сухонький, словно жизнь высушила его в своей раскаленной печи, ни с того ни с сего, как обычно, вспылил:
— Эх, милый мальчю-юган, да ты же наглец…
Но тут он спохватился, что стоящий перед ним маленький наглец все же сидит за первой партой, а старый учитель, бывший гувернер графских отпрысков, привык уважать всякие авторитеты. Сожалея, что сгоряча сказал лишнее, и желая исправить положение, он поднялся со стула и, подойдя к карте, принялся слово в слово повторять то, что объяснял на предыдущем уроке. Это заняло добрых четверть часа. Миши твердил про себя те названия, которые собирался упомянуть учитель: горный хребет Юра, Кот-д'Ор и плато Лангр… Арденны, Севенны… Все это всплывало в его памяти, но он упрямо сжимал губы и не мог выговорить ни слова.
— Вот здесь Орийак, — продолжал учитель, — где не так давно, в 1852 году, дорожный рабочий открыл очень интересное древнее захоронение, относящееся еще к доисторической эпохе. Вместе со скелетом человека были найдены кости вымерших древних животных: пещерного медведя, гиены, льва, мамонты, носорога; следовательно, человек уже жил в ту эпоху, когда существовали эти животные…
Миши с изумлением смотрел на старого учителя, который уже рассказывал о неандертальском человеке на прошлом уроке, но тогда мальчик не воспринял это открытие как факт недавнего прошлого, а теперь учитель сказал «не так давно, в 1852 году», точно это произошло прошлой зимой, и сказал ему, Миши, родившемуся почти тридцать лет спустя. Потом та древняя эпоха как бы вплотную приблизилась к нему, и вдруг перед ним всплыла какая-то туманная картина: первобытный человек хочет спрятаться в пещере, а там уже сидят медведь, лев, мамонт… Но как мамонт поместился в пещере?
Широко раскрытые глаза, живая мысль и напряженное внимание на лице мальчика вдохновили учителя, который, наклонившись к нему, стал объяснять:
— Это происходило, конечно, в доисторическую эпоху, ведь истории незнаком такой уклад жизни. Достоянием истории стало то, что происходило недавно, скажем позавчера. Египетские пирамиды построены всего лишь четыре-пять тысяч лет назад, а череп, найденный… ну вот там, возле Дюссельдорфа, ну вот… сколько раз уж упоминалось это название…
Пока старик мучительно напрягал память, у Миши вырвалось:
— Неандерская долина…
— Да, правильно, там, — сказал учитель, дотронувшись до плеча мальчика своей маленькой высохшей ручкой. — Неандертальский череп нашли в глине делювиального происхождения, в самом нижнем слое, а геологи полагают, что делювиальные, а затем и аллювиальные отложения насчитывают около двухсот — трехсот тысяч лет… Следовательно, неандертальскому черепу триста тысяч лет, но возможно, и значительно больше, ну, будем считать, триста тысяч. Тогда какое по счету поколение таскало камни для постройки пирамид? Нельзя легкомысленно утверждать: это, дескать, было давно, в незапамятные времена. По-твоему, если что-то произошло во времена твоего детства, это было давно, а по-моему, лишь вчера, потому что я уже три десятка лет преподавал, когда ты только на свет появился, и то, что, по-твоему, произошло давно, например, какое-нибудь событие в истории венгерского народа, произошло всего лишь сегодня, ведь Венгерское государство существует только тысячу лет. И если посмотреть с научной, исторической точки зрения, для нас Арпад жил в давние времена, для него же Пелопоннесская война — глубочайшая древность, а Вавилон построили за много веков до Пелопоннесской войны, и тут конец истории. С помощью письменных и вещественных памятников мы можем заглянуть в прошлое, увидеть то, что было четыре-пять тысяч лет назад. А вот это — Флорида, полуостров кораллового происхождения, который по расчетам Агассиса, [9] образовался сто тридцать пять тысяч лет назад, и обнаруженная там человеческая челюсть, судя по глубине, на которой она была найдена, насчитывает приблизительно десять тысяч лет. И она совершенно такая же, как челюсть современного человека, значит, десять тысяч лет назад человек выглядел так же, как теперь, но условия его жизни были иные. Неандертальский же череп совсем другой, он больше похож на череп обезьяны. Ну, а теперь сопоставь: триста тысяч лет и три тысячи. Есть разница в том, сколько у тебя форинтов, триста или всего-навсего три? Вот как мало мы знаем об истории первобытного общества — лишь на три форинта у нас знаний.
9
Агассис Луи (1807–1873) — знаменитый ученый, естествоиспытатель, работавший в Швейцарии и Америке.