Будь моей

Летова Мария

Ее бездонные серые глаза наполняются слезами. Нижняя губа поджата и дрожит.

Делаю глубокий вдох и нервно оглядываюсь через плечо.

Рязанцев приподнимает руку с часами на запястье, напоминая о времени.

Отвернувшись, смотрю на дочь.

– Хорошо, я вернусь сегодня домой. Но только сегодня. Договорились? И ты сейчас пойдешь со мной и скажешь Егору спасибо за игрушку. Да?

– Да… – шепчет, опустив взгляд, протирая кулачком щеки.

Мы возвращаемся назад и проделываем оговоренный

ритуал.

Моя дочь выглядит так, будто ее привели на каторгу, но этот спектакль меня не обманывает. Через пять минут она забудет об этой трагедии и пойдет смотреть своих белочек, выкрутив мне на прощание руки.

Она маленькая, хитрая и упрямая, как баран. Я понимаю это. Понимаю головой, но каждый раз иду у нее на поводу, стоит ее глазам увлажниться.

Сев в машину, я пристегиваюсь ремнем и стараюсь увидеть за оградой парка удаляющиеся силуэты моих мамы и дочери, но мешают деревья и мельтешащие по дорожкам люди.

Изнутри меня подтачивает все тот же червь. Мандраж, от которого хочу избавиться.

– Извини, – говорю Рязанцеву. – Такой у нее характер…

– Я не обижаюсь на маленьких детей. – Егор расслабляется в водительском кресле, выезжая с парковки.

– Зря, – говорю примирительно. – Дети бывают очень жестокими, знаешь? Я не хочу, чтобы она позволяла себе такое.

– Ей всего четыре, Арина. Ей не понравился гусь, я понял. В следующий раз будет пони. Закажи что-нибудь на ужин, – меняет тему Рязанцев, перестраиваясь в нужный ряд.

Я разглядываю его профиль, думая о том, стоит ли его грузить. Софи любит зайцев, и я говорила ему об этом несколько раз, но у него слишком много других забот, чтобы заморачиваться такими мелочами, как детские игрушки.

– Да… – Достаю из сумки телефон, собираясь оформить доставку еды. – Паста? – предлагаю, открывая меню любимого ресторанчика неподалеку от квартиры Егора.

– На твой вкус. С тобой связался организатор мероприятий?

– Вчера…

– Ты любишь усложнять всем жизни, да? – Он посылает мне кривоватую улыбку. – До воскресенья четыре дня, ты следишь за календарем?

– Сегодня вторник, – намекаю ему о том, что слежу. – И это не я решила закатить грандиозную вечеринку в последний момент.

– Ты забила на ситуацию. Поэтому нам пришлось взять все в свои руки.

Я не хочу спорить.

Отвернувшись к окну, говорю:

– Твоя сестра заваливает мои мессенджеры фотографиями цветов и тортов. Это день рождения, а не свадьба. Как бы ей намекнуть?

Перед нами резко тормозит какой-то внедорожник, и Егор ударяет по тормозам, рыча:

– Дебил!

От резкой остановки нас обоих бросает вперед. Когда все устаканивается, я уже не могу вспомнить, о чем мы говорили, поэтому начинаю с главного:

– Я сегодня вернусь домой.

– Ясно, – без эмоций отзывается Рязанцев.

Он не спорит и молчит почти всю дорогу до дома. В его квартире работает запрограммированная климат-система. Я чувствую блаженство от идеальной температуры воздуха, когда заходим внутрь, и сбрасываю босоножки, касаясь ступнями прохладного кафеля.

В наших вторниках все так же идеально запрограммировано. Сначала ужин и обсуждение последних новостей, потом… потом мы занимаемся сексом.

Мой брат срочно улетел в Китай и должен вернуться на неделе. Егор не полетел, чтобы остаться здесь и присмотреть за делами, и, слушая о них, я то и дело теряю мысль, проваливаясь в свои.

Мне есть что ему рассказать об этом дне, но я этого не делаю. Не рассказываю ему о том, что вчера у меня появился новый клиент и что мы оба с ним знакомы.

В отличие от всего остального, это меня не грызет.

Даже спустя время Градский остается чем-то сокровенным и личным. Только моим. Неприкосновенным.

Я просто не могу ни с кем о нем говорить!

Только с Крис, но у нее своих забот выше крыши.

Я без конца гоняю в голове информацию о том, что у него нет детей. И о том, что не хочу знать, есть ли у него жена. Старая или… новая. И о его предложении, которое выбило меня из равновесия.

Я не подобрала для него ни одного дома за вчерашний день, хотя времени у меня было достаточно. Искать, выбирать, подстраиваться под его предпочтения. Вернуть этот проект Андрею – значит повести себя, как капризный ребенок, а я… больше не ребенок… но чувствую себя так, будто запуталась в паутине.

Он предложил ужин. И это то о чем я продолжаю думать.

Быть друзьями с Владом Градским, насколько это глупо? Насколько это реально? Он стал другим человеком? Я точно претерпела необратимые изменения в себе с нашей последней встречи пять лет назад. Моя дочь сделала это со мной, и не только она.

Все эти мысли рождаю сомнения в моей голове. Мысли о том, правильное ли решение я приняла тогда, тогда… в прошлом…

– Я в душ, – говорю Егору, допивая свое вино.

– Угу. – Рязанцев складывает в посудомойку тарелки, бросив на меня взгляд.

Он снял пиджак и закатал рукава рубашки.

Мне привычно видеть его таким, но рой моих мыслей не дает расслабиться до конца. Между нами чувствуется напряжение. Он то и дело всматривается в мое лицо, но никак свои взгляды не комментирует. Моя нервозность такая очевидная?

Оставив одежду на тумбочке в ванной, захожу в душевую кабину и закрываю за собой стеклянную дверь, на пять минут отгораживаюсь от всего мира.

Душевая наполняется паром.

Горячие струи щекочут спину, звук захлопнувшейся двери говорит мне о том, что я больше не одна.