Будь ты проклят, сводный!
Шрифт:
— По какому поводу решил сменить имидж?
— Повода нет, — скучающим тоном поясняет он.
В этом весь Дрю. Парень с другой планеты. Вечно на своей волне. Многое из того, что порой взбредает ему в голову, не укладывается в наших с Мироном умах. Это неплохо — что мы не сходимся во мнениях и по-разному смотрим на некоторые обстоятельства. Дрю тот еще чудила, но неоспоримый факт заключается в том, что он отличный человек. Всегда выручит, если потребуется. Не задает лишних вопросов, не сует свой нос, когда не просят. Не осуждает, когда я или Мирон вплетаемся в неприятности. А еще он не настолько токсичный,
Дрю тянется к журнальному столику, берет стакан с колой, встряхивает его, будто бы наслаждаясь звуком брякающих о стенки стеклянной емкости кубиков льда, но так и не подносит ко рту. Переписка с кем-то настолько затягивает его, что Дрю ставит газированный напиток обратно и принимается строчить со сверхзвуковой скоростью двумя большими пальцами.
В какой-то момент на его лице появляется улыбка, и мы с Мироном одновременно косимся друг на друга.
— Что за цаца тебе пишет? — Градов пересаживается к Андрею, бесцеремонно жмется к нему с единственным намерением выведать, что тот пытается уберечь от пронырливого товарища.
Дрю, прочистив горло, резко запихивает телефон в карман черных джинсов.
— С чего ты взял, что мне пишет девушка? — парирует нарочито спокойным голосом и сдерживает улыбку, чтобы не заржать в голос от того, какое красноречивое недоумение появляется на лице Мирона.
— Парень, что ли?
Я начинаю гоготать в кулак.
Дрю подмигивает ему, и Градов морщится так, словно залпом выпил литр лимонного сока.
— Прикалываешься, да?
Чилл прерывает звук открывающихся парадных дверей и топот вперемешку со звонкими, высокими голосами. В гостиной мгновенно воцаряется тишина. Я каменею, впитывая каждое слово, слетающее с уст Таши. Она безудержно тараторит о преимуществах того или иного вида глины.
Едва голову не сворачиваю, чтобы проследить за Ибрагимовой, размахивающей в воздухе руками. Жестикулируя, блондиночка чуть не заехала по носу своему дружку. Лучше бы заехала. А этот, как его там, Марк чего сюда приперся? Хотя я совсем не против, чтобы Таша приглашала сюда своих сексапильных рыжих подружек.
— Приветик, Лиза, — я салютую длинноногой и получаю ожидаемую реакцию. Мирон отчего-то начинает сверлить во мне дыру.
Таша раздраженно цокает, подгоняя Марка быстрее подняться по лестнице, а Лиза показывает мне средний палец.
— Дорогуша, не забудь оставить дверь в свою комнату открытой, — для того, чтобы попка Таши знатно подгорела, бросаю вслед этот комментарий в стиле американских фильмов.
— Еще чего.
— Раз ты спросила… — растягиваю слова, улыбаясь. — Можешь сделать мне массаж.
Брякнув что-то (предположу, что это ругательство), Таша пропадает из поля моего зрения. Я до последнего пытаюсь удержать ее фигурку в зоне видимости, сползаю к краю кресла… Похотливо облизываю нижнюю губу. Черт возьми, на ней сегодня милое коротенькое платье. Сорвать бы его.
Сегодня первый день.
Впереди — еще тринадцать.
Дать ей передышку? Или уже можно идти в наступление?
Пообещал и себе, и Таше, что сломаю ее.
Сплю и вижу, как мы трахаемся.
Тогда, в ванной, между нами случилось нечто невообразимое. То, о чем я не фантазировал в своей больной извращенной
Я бы так и сделал. По-любому. Если бы Таша не дала понять, что у нее никого не было в плане секса. Если прежде у меня закрадывались сомнения на этот счет, то в тот день я ей поверил и дал по тормозам.
Стать ее первым…
Мысль о том, чтобы лишить Ташу девственности будоражит мое нутро до последнего атома. Я ведь никогда не страдал собственнической херью типа: быть для кого-то единственным, или «первооткрывателем» в мир плотских утех. Есть у меня знакомый чувак, у которого пунктик на девственницах. Но, черт, теперь, когда мне известно о нетронутой всякими ацтеками невинности Таши, я столкнулся с неслыханным желанием, граничащим с потребностью, обескуражить ее своими способностями и задать планку, чтобы после секса со мной она осознала — никогда и никогда не будет трахать ее так, как я.
— Челюсть подбери, а то все слюнями затопишь, — ехидное замечание Мирона возвращает меня в реальность.
— А-а-а? — тяну я, медленно переводя взор на Градова.
— На свою залип, спрашиваю?
На «мою»? Ташу…
В груди тупо теплеет из-за дурацкой формулировки Мирона. Ну, что Ташка «моя». Как будто уже по умолчанию.
Я тру ладонью подбородок, скрывая легкое смущение за резким телодвижением, нагло избегаю ответа и берусь за геймпад, чтобы выключить плестейшн. Надо срочно потренироваться. Довести себя до изнеможения, чтобы тошнило от одной даже мысли о любой физической активности, тем более — включающей в себя много интересных горизонтальных поз.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ТАША
Заставит меня умолять… Ага, как же.
Боюсь-боюсь.
Хотя в глубине души мне страшно, и этот неизбывный, унизительный страх я очень-очень стараюсь укрыть за напускной бравадой. Безбожно лгу сама себе, чтобы от отчаяния не замуроваться в спальне. Честно говоря, я очень близка к такому печальному варианту развития событий. Запастись едой на две недельки и дождаться возвращения мамы в статусе затворницы больше не кажется дикой затеей. Изоляция способна уберечь меня от угроз сводного брата.
Меня не столь пугают слова Антона. Вякнуть что угодно может каждый. Но как только дело доходит до исполнения, далеко не у всех хватает решимости воплотить сказанное в действительность. В Куркове полно дурноты, эгоизма и пофигизма, чтобы сделать так, как он настращал в угоду собственному эго, собственным импульсивным желаниям, но в ущерб окружающим.
Я боюсь его безбашенности. Он слишком самонадеян, потому и опасен.
Случай в ванной послужил неоспоримым доказательством того, что я не настолько непрошибаемая, как мне того хотелось бы. Я не могу доверять себе, когда Антон близко… Все, что мне остается, это не подпускать его. Пусть только попробует подобраться хоть на шаг.