Будь ты проклят, сводный!
Шрифт:
— Как погуляла?
Сардоническая нотка в голосе Антона вызывает отвращение. Божественный бутерброд после его появления ощущается во рту массой гнили и плесени. Голову свинцом тяжелят вспыхивающие образы жгучего поцелуя с ним в прихожей и стыд за то, как подло я поступаю по отношению к Адриану несмотря на то, что не в восторге от поступков Антона.
Он стоит под аркой, привалившись к косяку, и лениво разглядывает меня.
— Вот блин, так ты не провалился в портал в ад, — бормочу я с набитым ртом.
Надо дожевать и как-нибудь проглотить. Но это крайне трудно, пока Антон бурлит во мне Кольскую сверхглубокую.
— Чего? — переспрашивает он хмуро.
Я качаю
Почему он дома? В смысле, Антон любитель гулять до глубокой ночи. Очень странно застать его слегка помятым, с растрепанными волосами и сонными глазами, словно он только-только поднялся с кровати, в домашних шортах и без футболки. Разумеется, он расхаживает с голым торсом. Что ж, и на том спасибо. Это предпочтительнее, чем наткнуться на него в чем мать родила.
— Ты пила.
— Тебе-то что?
— Злоупотребление спиртными напитками грозит ранним старением кожи, не говоря о проблемах с печенью… — рассуждает он без какой-либо серьезности, чисто побесить меня пытается.
— О своем здоровье я сама позабочусь. Думай о себе, Курков.
Ухмыляется.
Прощай, отличное настроение. Когда он рядом, во мне просыпается злобная стерва. Убрав все с кухонного островка, я вытираю руки полотенцем и разворачиваюсь к выходу из кухни.
— Значит, планируешь водить испанца за нос? — спрашивает Антон с весельем в голосе, преграждая мне дорогу. — Разве хорошие девочки так поступают со своими бойфрендами? В тихом омуте черти водятся.
— Я целовалась с тобой не по своей воле, — отнюдь недружелюбным тоном напоминаю ему. — И… это больше не повторится.
— Промямлила она с большой долей неуверенности. Значит, так ему и продекларируешь?
Да… надо признаться. Дико страшно. Скорее всего, Адриан не примет эту информацию и бросит меня. Мне нужно немного времени, чтобы морально подготовиться к расставанию и во всем ему признаться.
— Да, — процеживаю, глядя в бесстыжие голубые глаза Куркова-младшего.
— Ты же будешь честной с ним до самого конца? Не забудь прояснить, какими влажными были твои трусики, когда я целовал тебя сегодня. Ты так взмокла, уф-ф, — шатен облизывает рот и опускает масленые, мерцающие похотливым блеском глаза к моим губам. — Намерена откровенничать, так делай это до конца, со всеми красочными подробностями. Скажи ему, — медленно приближается, не разрывая зрительного контакта и елейно склабясь, — как хныкала мне в губы, как постанывала, желая, чтобы я сорвал с тебя одежду…
— Заткнись, — дрожащим от злости шепотом произношу я.
— Нагнул, — испытывает мое терпение гад.
Замолчи.
— …И засадил как следует, чтобы твой визг услышали в соседних домах.
Я замахиваюсь и ударяю Антона по щеке.
— Я ненавижу тебя, — проговариваю очень медленно. В ушах стоит звон от пощечины.
Опомниться не успеваю, как сильная, нервная дрожь из кончиков пальцев расползается по всему телу. Меня предательски трясет, в глазах скапливается влага и усиливается ощущение жжения. Только бы не заплакать, только бы не заплакать… только не перед ним — выродком без души, сердца и совести. Бездушный монстр, ухитряющийся вписываться в социум, притворяясь человеком.
Антон наступает, оттесняя меня назад и «пленяя» между своим телом и кухонной тумбой. Я смотрю на него сквозь пелену влаги, затаив дыхание. Сдержать
— Верю, что ненавидишь, — неожиданно журчащим от удовольствия голосом изрекает сводный и дотрагивается ладонью до моей пылающей щеки. — И мне это нравится. Цепляйся за это чувство, как только можешь. Нам никогда не быть друзьями, близкими друг другу людьми.
— Мы были ими… — всхлипываю я.
Даю слабину. Черт! Услышав мою скорбь о прошлом, о том, что мне чудовищно больно до сих пор, Курков замирает. Вернее, его рука на моем лице. Ладонь леденеет, но по-прежнему горящие глаза всматриваются с пугающей пронзительностью в мои.
— В прошлой жизни, — флегматично отвечает Антон, задевая большим пальцем уголок моих губ.
Я слабо качаю головой, и его ладонь соскальзывает вниз.
— Почему ты так жесток со мной?
Он издает тяжелый глубокий вздох, зажимая двумя пальцами переносицу.
— Просто. Надо же себя развлекать.
— Тупая причина, Курков, — цежу я. — Из-за тебя мне умереть хотелось, лишь бы перестать чувствовать себя таким ничтожеством. А ты просто страдал от безделья?!
— Чё ты мелешь, Ибрагимова? Умереть? Совсем больная?
— Да! Из-за тебя! — я взрываюсь, бурно жестикулируя руками. — Из-за унижения, которое я пережила… боже, ты хоть представляешь, каково это, а? Ты хотя бы на секунду задумывался, через что мне пришлось пройти, потому что тебе было скучно? Проклятый ты эгоцентрик! Только и думаешь, что о себе, несчастном. Если бы все, чьи родители развелись, опустились бы до твоего уровня эмпатии, Антон, то… господи, страшно представить, что стало бы с человечеством.
Почему из стольких людей он выбрал грушей для оттачивания садистского мастерства именно меня? Каждый раз, когда я ловила себя на этой мысли, мне становилось еще хреновее, потому что, фактически, я предпочла бы, чтобы вместо меня страдал кто-то другой.
Хотя ответ всегда лежал на поверхности, и я все-все понимала. Расторжение брака родителей стало для Антона невосполнимой утратой, а причину этой катастрофы он видел в моей маме. И во мне. От дружбы до вражды один развод. Он всей своей сущностью отторгал новый жизненный уклад и делал все от себя зависящее, чтобы мы с мамой не чувствовали спокойствие и счастье в новой семье. Антон Курков не любил проигрывать с самого детства, а в этой битве победа ему не светила.
Но мы же выросли.
Мы взрослые люди, черт подери!
Я бы сумела простить его за все. Я бы хотела простить Антона. Если бы он искренне раскаялся.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ТАША
Год назад
Сегодня все должно пройти идеально.
Хорошо, пусть не совсем идеально, но близко к образцовости. Для меня это крайне важно — завершить уродливую школьную стезю красиво, достойно. И блистать, блистать, блистать! В чудесном, сказочной красоты платье, подаренном Аркадием Валерьевичем, я впервые чувствую себя настоящей принцессой. Я себе нравлюсь, и мне не хочется заползти под кровать, заткнув уши, чтобы не слышать, как дверь в мою комнату пытаются выломать, чтобы выволочь меня и потащить на вечер празднования по случаю выпускного. Сердце подсказывает, что сегодня мне не придется притворяться, улыбаясь одноклассникам. Мы не были дружны, и меня сторонились… Но сегодня они будут смотреть в мою сторону.