Будь ты проклят, сводный!
Шрифт:
Мама неоднократно молвила, что очень важно давать другим вторые шансы, даже таким безнадежным людям, как мой сводный брат. Потому что есть вероятность, что милосердие способно даровать им спасение.
Свой шанс получить мое прощение Антон обратил в горстку пепла. Я не намерена быть его спасателем.
— Мне все сделать самой? — сдерживая за сцепленными зубами отвращение, я начинаю задиристо тянуть его шорты вниз. — Я думала, ты любишь доминировать.
— Ты набухалась, Ибрагимова. Иди спать, — бесцветным голосом с едва уловимой ноткой напряжения распоряжается
— Нет. Мы займемся сексом.
Устало закатывает глаза на мое возражение и тащит за руку в коридор.
— Займись со мной сексом, ну же, Антоша! — веду себя как последняя идиотка. Хнычу и топаю ногами, пытаюсь залезть к нему в трусы. Сама не своя. Да… Я себя потеряла. Я от себя отказалась. — Ты же так этого жаждешь, — прижимаюсь к нему со спины, крепко обвив руками натренированный торс. Слышу, как он со свистом втягивает в себя воздух. Прочные, как стальные канаты, мышцы кора сокращаются от прикосновений подушечек моих пальцев. — Вот я. На блюдце с голубой каемкой. Бери и пользуйся.
Из моей груди рвется нервный смех.
Какая я, должно быть, жалкая со стороны.
Как он говорил? Я буду умолять его об интиме.
Встаю на колени перед Антоном и, пока он борется с парализующим шоком, пытаясь окрасить мое сумасбродное поведение в адекватность, я прижимаюсь лбом к его животу. Курков шумно и рывком вдыхает воздух и удерживает кислород в легких.
— Пиздец, ты… ебанулась в конец.
Я открываю рот то ли в оскале, то ли в беззвучном надорванном крике.
— Встань, — суровым тоном отдает приказ, хватает меня за локти и тащит вверх. — Что, блять, с тобой?! — хорошенечко встряхивает, прожигая на месте моих сумасшедших глаз отверстия.
— А с тобой?! — взвизгнув, я отбиваюсь от его ручищ. — Хотел меня трахнуть? Ну, давай! Чего ждешь? Я согласна! Черт подери, я на все согласна… Только пообещай, что потом оставишь меня в покое.
— Я не буду ничего с тобой делать, пока ты в неуравновешенном состоянии. Угомонись, — степенно протестует.
Тяжело сглатывает и отступает на шаг назад. Видимо, я его не на шутку пугаю.
Я берусь за голову, запуская пальцы в волосы. Сжимаю пряди с такой силой, что еще немного — и начну выдирать их клоками.
— Ты сам себе противоречишь. Не знаешь, чего хочешь! И меня с ума сводишь!
Никогда бы не подумала, что наступит тот день, когда я буду срывать голосовые связки от исступленного верезга. От натуг горло остро саднит огнем.
— Достал! Задолбал! Исчезни!
Очередной всплеск безумия тлетворным ядовитым дурманом затуманивает рассудок, и я набрасываюсь на Куркова с пощечинами, чередуя их с кулаками. Колочу по нему невпопад, а он возвышается надо мной непоколебимой стеной.
— Заканчивай, — звучит сверху холодный голос.
Я впериваюсь в него взглядом, транслируя неудержимый гнев.
Замахиваюсь и оказываюсь в ловушке его рук.
— Хорошо, сам закончу, — рявкает Курков, наклоняется и целует меня.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
АНТОН
У
А я что, крайний? Я особым контролем никогда не отличался. Тем более, когда сногсшибательной красоты девушка так старательно жмется ко мне. Девушка, на которую у меня член стоит по стойке смирно от одного лишь упоминания ее имени. Как, извините, блять, сдержаться? Я не рыцарь, и изображать клоуна с благородными намерениями не буду.
Да и зачем сдерживаться?
Я же так долго ждал, что Таша сложит оружие и выйдет ко мне под белым знаменем. Мирным переговорам, разумеется, не бывать.
Воздух вышибает из легких, когда толкаю ее к столешнице. Ибрагимова сжимает в пальчиках пряди моих волосах, норовя вырвать их с корнями. Не пойму, то ли тянет мою башку от себя, то ли ближе хочет прижать. Мы не целуемся, а, как это говорят, долбимся в десна. Кусаемся. Все тело прошибает ударами молний.
В моем арсенале подружек имелись такие, для которых секс — равно борьба. Девушки склонны считать, что поведение разъяренной куропатки это сексуально. Напускная страсть смотрится дешево, а истинная бурлит так, что накрывает ревущими штормовыми волнами размером с небоскреб без единого шанса выбраться невредимым.
Я подобное испытывал… гм, никогда. Сейчас у меня происходит впервые.
Я трахался с темпераментными красотками, но они ни в какое сравнение не идут с Ташей. Признаться, я в ахуе. Сколько угодно строй дискуссии, а химия между нами неебическая. В остальном же — полная анархия.
Под слоями кожи и мышц закипает колоссальная энергия сверхновой. На секунду я ловлю себя на мысли, что необходимо слегка сбавить обороты, чтобы не раздавить блондинистую малышку. Меньше всего я жажду услышать хруст ее костей. Больше всего — как она будет выкрикивать мое имя, и просить еще, еще, еще!
Я трахну ее.
Трахну. Да.
Тут без вариантов.
Ей нужно, чтобы я угомонился. Мне это тоже нужно. Я заебался жить с мучительным голодом. Внутрь меня словно запихнули черную дыру. Что бы в нее ни попало — она не закрывается, не затягивается. Мое лекарство от неутолимости — Таша Ибрагимова.
Языком пробегаюсь по стыку ее пухлых губ. Давай, впусти меня. Хочу вновь полакомиться твоим ротиком. На вкус они как бабблгам, или сахарная вата. Короче, так приторно, что зубы сводит. Но оторваться нереально.
О, да. Таша размыкает губы, наши языки встречаются и сплетаются в ламбаде. Моя терпкость с ее сластью придают поцелую особенный вкус.
Хмельно. Пламенно. Звучно.
Мы сосемся, как одурелые.
Крепко прижимаясь друг к другу, преследуя то, что откликается в нас жаром. Свои руки я перемещаю на шею Таши сзади, удерживая ее голову в одном положении. Пальцы Ибрагимовой исследуют мой торс. Скорее, я охарактеризовал бы ее прикосновения как желание разорвать мою плоть и выволочь наружу органы, чтобы с упоением наслаждаться моей скорченной в адской боли мучениях рожей.