Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)
Шрифт:
Я осторожно вытянул его из щели и осветил фонарем: на меня смотрела стройная девушка, поднявшая руки над головой, как при исполнении национального валийского танца. Картинка была слишком мала, но то, что я мог разглядеть, было приятно. Похоже, что на танцовщице ничего не было, кроме собственной кожи и полоски ленты, — в общем, восхитительный лакомый кусочек. Я опустил ее в нагрудный кармашек, нежно похлопал по нему рукой, вышел из студии и запер за собой входную дверь.
Из аптеки на углу я еще раз позвонил в резиденцию С. А. Филлсона. Послушав некоторое время тихие гудки, я удостоверился, что ответа не будет, и дал отбой.
Выйдя из аптеки, я снова закурил, сел в свою машину и двинулся по Бродвею. Доехав до Второй улицы, я свернул влево и выехал на бульвар Беверли.
Сейбр-клуб находился примерно на милю дальше, чем Уилширский клуб. Это одно из тех маленьких интимных местечек, где вы знаете всех или никого.
Метрдотель, слишком гладкий, в безукоризненно сшитом на заказ костюме, приблизился и оглядел мою спортивную куртку и широкие брюки с таким видом, будто на мне был купальный халат. Я смотрел через плечо на маленькую танцплощадку, где блондинка с гибкой фигурой вбивала звук за звуком в микрофон, свисающий из парящего под потолком мрака.
— Меня здесь ждут, — сказал я метрдотелю. — Я пришел повидаться с другом.
Он взирал на меня с каменным лицом. Через его плечо я наблюдал за извилистой блондинкой. Ее легко можно было узнать, благодаря афишам, украшавшим вход. Вельма Бейл. И поет, как безумная, низким горячим голосом высокому тощему типу, сидящему за столиком у края площадки.
Я остановился у этого столика и посмотрел на высокого тощего типа. У него было треугольное лицо, сужающееся книзу, выгнутые брови и совершенно отсутствовал подбородок. В усах, над тонкой верхней губой, может быть и было десять волосков.
Я подсел к столу.
— Филлсон? — спросил я.
Он оторвал взгляд от Вельмы и посмотрел на меня.
— Извините.
— Филлсон? — повторил я.
— Ну, да. Это мое имя.
— Я — Шелл Скотт.
Он не моргнул и ресницей.
— И что?
— Я бы хотел поговорить с вами.
Он повернул голову и посмотрел на Вельму Бейл, а потом снова на меня.
— Конечно, — сказал он с легким раздражением. — Через несколько минут.
После чего все его внимание сосредоточилось на танцплощадке.
Вы бы его не осудили.
Я сам посмотрел туда же и понял его нежелание разговаривать в этот момент с кем-либо и о чем бы то ни было. Вельма перестала петь и скользнула по кругу в смутно голубом пятне света. Она двигалась с неторопливой свободной грацией дикого обитателя джунглей, и что-то звериное было в уверенных, чувственных колебаниях ее тела. Эта женщина была одета в серебристое платье с глубоким вырезом, которое облегало сладострастные изгибы ее тела, как второй покров из блестящего лака. Высокая, широкая в бедрах, узкая в талии, с полной, слишком полной грудью она двигалась, плавно изгибаясь, словно переливаясь из одного движения в другое под хрипловатые стенания саксофонов, ведущих причудливую мелодию над тяжелым ритмическим уханьем оркестра.
Эллис назвал ее «Вельма Бейл — королева стриптиза в Сейбр-клубе». Так вот она, Вельма Бейл, и вот он, стриптиз. Она очень хороша. Это была женщина из другого мира.
Внезапно все кончилось, и Вельма исчезла. Яркий свет, заливший комнату, показался кричаще ярким после прозрачного голубого полумрака.
— Стаканчик? — Это был Филлсон.
— Само собой. Бурбон с содовой.
Он подозвал официанта и заказал для меня бурбон с содовой, а для себя — сухого мартини.
— Итак, мистер Скотт, да? О чем вы хотели со мной поговорить?
— Я — частный сыщик. Расследую дело об убийстве Джона Лоринга.
— Лоринга? Боже милостивый! Убит? — у него все-таки был подбородок, он отвалился почти на дюйм.
— Убит.
— Как же, я знал его. Он был моим учеником.
— Знаю. Поэтому я и пришел к вам.
С минуту он сидел, качая головой.
— Но почему ко мне? Я ничего не знаю о нем как о человеке.
— Ничего?
— Кроме того, что он был приятный, удивительно глубокий для такого тощего сложения. Он продолжал неопределенно покачивать головой.
Официант принес заказанные напитки, и я отхлебнул бурбона.
— Как долго Лоринг посещал вашу студию?
— Н-ну, точно не скажу. Два месяца, может быть, больше. Но я не вижу, какое отношение...
— Просто любопытство. Мне бы хотелось взглянуть на кое-какие его работы. О'кей?
— Конечно. Разумеется, он только начинал. И не очень успешно.
— Когда?
— Что, когда?
— Когда я могу посмотреть?
— Завтра. Скажем, в три или четыре.
— Скажем, в четыре.
Он кивнул, и я спросил:
— Насчет Лоринга. Он никогда не говорил с вами о каких-нибудь своих неприятностях? О том, что могло его беспокоить?
Филлсон покачал головой.
— Все, о чем мы с Лорингом когда-либо говорили, относилось только к живописи. Его личная жизнь была абсолютно его делом. — Он резко добавил: — Сожалею, что не могу помочь вам, мистер Скотт. — Разговор наш был явно закончен. Я поблагодарил его, встал и подошел к бару.
Опрокинув еще стаканчик для ровного счета, я стал рассматривать помещение. В нескольких футах от конца стойки была задрапированная портьерой арка, через которую входили и уходили танцовщицы. Стены украшали фрески.
Огни пригасли и, прорезав табачный дым, луч прожектора упал на конферансье, который объявил, что представление закончено. Он призвал всех и каждого, не теряя времени, пить в течение следующего часа. Ха-ха-ха! С небрежным видом я прошел вдоль стойки бара под задрапированную арку во внутреннее помещение. Никто меня не остановил.
Девушки в различных стадиях одетости или раздетости стояли, болтали, курили или шныряли вокруг, и все выглядели ужасно мило и симпатично. С минуту я наблюдал за ними, потом остановил маленькую живую брюнетку с золотой цепочкой на шее и в кружевном бюстгальтере.