Будет вам война!
Шрифт:
– Интересно, а кого это в зоосаде можно крышевать? – непонятливо завертел головой Шанкр.
– Кого, кого… Волчин позорных!
Вертолет уже рокотал над серыми гранитами набережной. Винты уверенно врубались в глубокую невскую синеву. Пилот включил наружный обдув носового блистера и скосил глаза вниз. По мосту лейтенанта Шмидта медленно продвигалась внушительная колонна породистых джипов и лимузинов.
– Вроде наши! – узнавающе оценил Шанкр. – Ты что – всех пацанов собрал?
– Естественно… – лидер саяно-шушенских достал красный фломастер и, хищно занеся его над картой, молвил в микрофон: – Первая бригада – как связь? Слушай задачу.
Фломастер в руках Аркаши испещрял карту стремительными алыми стрелами. В этот момент он очень походил на фельдмаршала фон Лееба, замыкающего Ленинград в смертельные клещи блокады.
– А если какие-нибудь посторонние? – резонно возразил Шанкр. – Ну, типа школьников или академиков… Их тоже того… в капусту?
Аркаша полоснул Шанкра таким жутким взглядом, от которого тому захотелось немедленно сократиться в инфузорию.
– Я же сказал: всех – в ка-пу-сту! – ощерился он и, кивнув на казенник курсового пулемета, добавил глумливо: – Сюда садись… Гуманист!
– Через минуту – зоосад! – объявил пилот.
Под прозрачным носовым блистером уже плыли нежные изумрудные кроны, низкие крыши и решетчатые вольеры, выглядевшие с воздуха совершенно игрушечными. У главного входа стояло несколько джипов, и их боевые экипажи споро рассредоточивались вдоль ограды.
– Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик! – неожиданно высказался Шанкр.
– На хрена нам наш Бандитский Петербург бомбить? Мы же с него долю имеем! – слегка удивился Аркаша.
– Да нет, это просто стих такой есть! – последовало опровержение. – Мне его один мужик рассказал, сосед по подъезду. Прикинь, мужик этот еще в семидесятые любил по пьяному делу с крыши на всех поссать. Так его за это каждый раз менты по хулиганке закрывали. На «хате» познакомился он с одним поэтом, типа Есенина. Тот по тунеядке сидел. Душевные такие стихи писал… Про бомбардировщик, а еще вот это: «Входит мусор с криком «Хватит!», прокурор слезу квадратит…» Так этот чудак через год по израильской визе в Штаты свалил, а потом выяснилось, что в Швеции ему какую-то премию в «лимон» баксов отсыпали!
– Про мусоров за такое бабло я еще круче сочиню! – хмыкнул Аркаша. – А че за поэт такой?
– Вот не помню, как его фамилия… Троцкий, кажется.
– А «лимоном» баксов твой Троцкий хоть с кем-нибудь поделился?
– Не в курсах. Это ведь давно было. Пробухал, наверное. Или на блядей спустил. Или на кокаин. А как еще можно столько бабла потратить?
– Да гонишь ты все! – презрительно оценил Аркаша. – Ха, за какие-то стишки – да целый «лимон» баксов! Столько даже лабухи с «Русского шансона» не зарабатывают!
Пилот уверенно отжал штурвал, и вертолет с натужным воем взмыл над кронами зоосада; перед наездом на «Группировку Ленинград» следовало провести тщательную рекогносцировку на местности. Ведь в Бандитском Петербурге еще оставалось несколько людей, встреча с которыми была для саяно-шушенских нежелательной.
Кроме всемогущего и загадочного лыжника, рассекающего по городу на черном
Саяно-шушенский авторитет извлек из футляра бинокль и, протерев оптику, навел его вниз. Ничего подозрительного в зоосаде не наблюдалось. Правда, у вольер со страусами толпилось с десяток юношей, скорее всего, экскурсия любознательных студентов-биологов. Однако молодые ученые вряд ли могли иметь какое-то отношение к группировке Шуры Долгопрудного…
16
Огромный жирный страус, перегнув через ячеистый забор длинную шею, с интересом смотрел на странного замшелого старика с фиксами желтого металла во рту. Коронки то и дело отбрасывали в вольеру солнечные зайчики, и это заметно возбуждало птичье любопытство.
Истово почесав спину татуированной пятерней, старик обернулся к сопровождавшим его атлетам с расплющенными переносицами и поломанными ушами.
– Видите, как этот фраер пернатый на чужое рыжевье косится? – узловатый палец указал на страуса. – А мы ему щас подставу нарисуем…
Ослепительно улыбнувшись, старик направил солнечные блики прямо в глаз птицы. Подобно сорокам, страусы обожают блеск и мишуру, и зоосадовский экземпляр не был исключением. Склонив шею еще ниже, он прицелился клювом с явным намерением выклевать из ротовой щели столь понравившиеся ему коронки. Чем не преминул воспользоваться их обладатель: ловко щелкнув по маленькой страусиной голове фиолетовыми пальцами, он тотчас же отскочил в сторону.
– То-то… терпила безответный! – довольно подытожил старик. – Так вот и у нас, профессиональных уголовников: находишь жадного и глупого фраера, манишь его каким-нибудь фуфелем, а как только он купится – сразу по башке! Пошли дальше…
…Вот уже больше года Экспонат терпеливо учил пацанов из группировки Шуры Долгопрудного хорошим манерам. Будучи блатарем старой, классической школы, он подразумевал под таковыми исключительно уголовные «понятия». Однако далеко не все ученики до конца проникались философией преступного мира. Именно для таких татуированный педагог и организовывал экскурсии в зоосад, на наглядных примерах убеждая юную бандитскую поросль, что «понятия» в мире животных точно такие же, как и в мире криминала…
То и дело почесываясь и покашливая, Экспонат на подагрических ножках неспешно шел тихими аллейками зоосада. Угрюмого вида амбалы в одинаковых спортивных костюмах гуськом следовали за ним, благодарно внемля каждому слову. Все это напоминало то ли детский дом на прогулке, то ли юных натуралистов, вывезенных за город для сбора гербария. Хранитель блатных традиций останавливался у клеток, комментируя поведение их обитателей, и это вносило в картину успокоительную черту здравого смысла.
Выйдя на центральную площадь, экскурсия остановилась. По аккуратному окультуренному пруду элегантно скользили белые лебеди. Запряженный в тележку пони лениво позванивал бубенцами. Клумбу посередине украшал столб с указательными стрелками во все стороны света: «Змеи – 50 м», «Крокодилы – 100 м», «Милиция – 150 м», «Обезьяны – 20 м».