Будет вам война!
Шрифт:
Ахмед, некогда служивший срочную в Каспийской флотилии, выполнял на бывшем сторожевике функции рулевого. Сжимая штурвал, он то и дело принимал героические позы, явно воображая себя командиром ударного авианосца. Рулевой лучился довольством: ведь на широком невском фарватере на него не могли наехать ни менты, ни скинхеды, ни пьяные дембеля-десантники.
– Дай-ка чуть влево, – распорядился Заметалин, посматривая в сторону Дворцовой. – У нас есть и такие клиенты, которым лишняя популярность ни к чему…
– Зачем влево, да? – удивился рулевой. – Пусть фотографируют. Реклама
– Рекламу нам вот эти сделают. – Гамадрил кивнул в сторону юта, где под декоративной решеткой пьянствовали бандиты с ментами, и продолжил тоном опытного пиарщика: – Не пройдет и месяца, как благая весть о нашем заведении разнесется по опорнякам, кичам, шизерькам и чалкиным дачам всей Руси Великой. И назовет ее всяк сущий в ней язык. И когда реальный, уважающий себя пацан захочет еще раз окунуться в ту полнокровную, полную экстремальных приключений жизнь, где он впервые почувствовал себя челове…
Заметалин не договорил – в рубку неожиданно ворвался маленький Магомедик. Дико тараща черные масляные глаза, он указывал куда-то по курсу движения судна.
– Там… там… – смуглые руки нервно теребили кожаный ремешок бинокля.
– Что – «там»? – удивился Гамадрил. – Десантное судно с пьяными дембелями? Или перископ американской подлодки?
– Там… – трясущимися руками Магомедик снял бинокль и протянул его Заметалину.
Кое-где на фарватере бултыхались редкие глыбы льда, и это не удивляло. Ледоход на многочисленных питерских каналах заканчивался чуть позже, чем на полноводной Неве, и одиночные льдины то и дело выносило в русло главной водной артерии. Одна такая глыба сразу же привлекла внимание смотрящего: она была не грязно-серой, как все остальные, а весьма подозрительной красно-бело-синей расцветки.
Гамадрил навел на нее резкость бинокля, и челюсть его лязгнула. На мгновение бывший лагерный офицер превратился в памятник капитану «Титаника» за секунду до столкновения. В голове поплыли разрозненные протяжные звуки, постепенно складываясь в похоронный марш. На мгновение под куполом черепа сделалось тихо и ясно. Но это была ясность смертного приговора.
Заметалин подул в окуляры, с туповатой старательностью протер их платком, а затем вновь припал к биноклю.
Картинка не изменилась.
Прямо по курсу «Блатхаты» плыла глыба льда, в которой угадывался человеческий силуэт в синем прокурорском мундире. Бесформенные кровавые пятна алели на бледном лице, вмороженном в льдину…
Это был труп Макаренко.
Не далее, чем несколько месяцев назад Заметалин собственноручно сбросил тело расстрелянного прокурора по надзору в промоину Лебяжьей канавки. Тяжеленная гиря, заботливо привязанная к ноге, вроде бы исключала всплытие тела. То ли веревочка оказалась слабой, то ли гиря – легкой, однако плывущий навстречу предмет мог стать убойной уликой в уголовном деле «об исчезновении без вести ст. советника юстиции Макаренко А. С.», открытом, как наверняка знал Гамадрил, вскоре посли убийства прокурора.
«Я еще приду к тебе. Обязательно приду!..» – вспомнились Заметалину слова прокурора, пригрезившиеся в ночь после убийства, и тут же почему-то некстати завертелась
Лишь огромным усилием воли Гамадрил взял себя в руки. Первой мыслью было: плывет – и пусть себе плывет. Нева впадает в Балтику, омывающую берега множества государств. Рано или поздно свежемороженого прокурора вынесет на заграничный шельф. Однако эту мысль тут же опровергла следующая, более логичная. Еще в Ботническом заливе странный пловец наверняка привлечет внимание погранцов или таможенников. И тогда дело «об исчезновении без вести» плавно переквалифицируется в другое – «умышленное убийство».
Правильные решения приходят не только во сне и не только великим ученым.
– Послушай, Магомедик, – с неискренним равнодушием сказал Заметалин. – Спусти на воду шлюпку, забагри то, что на нас плывет, и засунь это в морозильную камеру. Только чтобы никто не видел. Задачу понял? Выполняй!
– А что там плывет, да? – взяв бинокль, Ахмед быстро выцелил плывущий по фарватеру труп. – Вах! Кто это в такой холод купаться решил?
– Прокурор. Но он уже давно умер… от переохлаждения организма.
– А зачем он нам? – невозмутимо поинтересовался Ахмед и, кивнув в сторону палубы, добавил: – Там живых ментов и прокуроров пять штука…
– Ну, считай, это – деталь оформления интерьера «Блатхаты», – криво ухмыльнулся Гамадрил. – Ты ведь не любишь белых ментов?
– Э, дорогой, ничего ты в жизни не понимаешь. Это менты не любят меня, черного! – засокрушался Ахмед.
Проводив взглядом маленького Магомедика, белый совладелец «Блатхаты» окончательно взял себя в руки.
– Ахмед, ты тушки «Ушастых отморозков» где получаешь? – спросил он с лукавой вкрадчивостью.
– Мне на фургончике с нарисованным зайцем их каждое утро триста штук привозят, – ответил кавказец, глядя, как моторный ботик шлепает по направлению к вмороженному в лед прокурору. – Зачем спрашиваешь?
– А затем… Завтра, когда будешь новую партию получать, попроси маленького Магомедика отвлечь водилу, а сам незаметно засунь труп в фургон.
– Зачем в фургон, да? – искренне удивился кавказец.
– Потом расскажу. Только пусть это останется нашей маленькой тайной. Договорились?
20
Вот уже несколько дней весь городской криминалитет только и говорил о битве при зоосаде. Геройства доселе никому не известных пацанов обсуждались в гангстерских офисах и милицейских кабинетах, в облезлых хаверах и в роскошных саунах.
Известность «Группировки Ленинград» в одночасье раздулась до размеров аэростата и взмыла в иссиня-черное небо Бандитского Петербурга. Невзирая на внезапно нахлынувшую популярность, Данила железной рукой вел это воздухоплавательное средство раз и навсегда проложенным маршрутом – из страны бедных в страну богатых. Он понимал: впереди его ждет немало грозовых облаков, ложных ориентиров и предательских обстрелов с земли. Однако вера в конкретную свободу, реальное равенство и пацанское братство придавала ему сил.