Будет вам война!
Шрифт:
– А лебедям можно чуток грева отсыпать? – несмело спросил кто-то из братков, доставая из кармана булочку с маком.
– До «Белого Лебедя» вам еще расти и расти, так что на них потом будете батон крошить. Ментов тоже смотреть не будем, эти животные и в дикой природе встречаются, – проскрипел Экспонат и, дойдя до вольеры с обезьянами, сделал приглашающий жест. – А вот макаки – самое то. Давайте обнюхаемся с ними поближе…
Молодые гангстеры остановились и, как по команде, уставились на шумное семейство приматов, обитавших за ячеистой сеткой.
Сцена, разыгравшаяся по ту сторону забора, и впрямь была поучительна. Зрелый павиан – несомненно, глава прайда – вдумчиво сношал в алую задницу молоденького второразрядного самца. Пассивной стороне было больно и стыдно, но он терпел, чтобы не вызвать гнева стороны активной.
– Наверное, этот пассажир только что косяк запорол, вот смотрящий по хате его и опускает! – предположил Экспонат и по своему обыкновению не удержался от назидательного обобщения: – Вот уже многие тысячи лет все живое существует по «понятиям». Не нами придумано, не нам и отменять. Учитесь, пацаны!
Успешно завершив акт, павиан испустил победный клич и ловко вскарабкался на высокий столб посередине вольеры. Высокомерно взглянув на татуированного собрата по разуму, он продемонстрировал ему неприличный жест. При этом тонкие черные пальцы примата гнулись с редким изяществом и удивительной пластикой.
– Пальцовочка – а? – искренне восхитился Экспонат, и глаза его закрылись пергаментными веками, как у старого грифа-стервятника. – Даже я так не умею! У нас, в преступном мире, такая распальцовка называется «Чичи-гага, жуки-куки»! А ну-ка повтори! – воспитатель легонько подтолкнул в живот лысого слушателя в спортивном костюме пятьдесят шестого размера.
Лысый выставил руку ладонью вперед и неуклюже зашевелил волосатыми пальцами чуть толще сарделек. Попытка блатной пальцовки очень напоминала разминку первоклассников; для полного сходства не хватало трогательной хоровой речевки: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали!..» Однако пальцы лысого, привыкшие к пистолету, ножу и удавке, выглядели не гибче милицейской дубинки.
– Ну что ты кнокаешь? – не выдержал Экспонат. – Не кнокать надо, а веером раскидывать! Да ни один нормальный пацан не поймет, что ты хочешь сказать… Смотри!
С этими словами он с невероятной скоростью зашевелил узловатыми татуированными пальцами с прокуренными черепаховыми ногтями.
– Вот тебе и домашнее задание! Чтобы к следующему разу было как у него! – кивнул Экспонат в сторону павиана и, мягко улыбнувшись, продолжил: – Помню, в семьдесят пятом сидел со мной на Златоустовском кичмане один золотой пацанчик. Вор огромного таланта, похлеще Васи Бриллианта. Его уже тогда Батей называли. Вот у кого пальцовка была – куда там какому-нибудь Ростроповичу! «Магаданской вилкой» сукам с первого раза шнифты выкоцывал! Наверное, в большого человека вырос…
Нехотя отойдя от вольеры, Экспонат в сопровождении слушателей двинулся к выходу. Пройдя несколько метров, он неожиданно замедлился в движениях и остановился…
Навстречу ему шел тот самый виртуоз распальцовки, о котором он только что вспоминал. Правда, безжалостное время заметно изменило его внешность: теперь это был далеко не пацанчик, а пожилой суровый мужчина со следами многочисленных судимостей на лице. Судя по вежливым репликам сопровождавших его пацанов, этот человек и теперь пользовался немалым авторитетом в преступном мире.
До слуха Экспоната то и дело долетали не нуждавшиеся в переводе слова «разводка», «ушастый», «бригада», «отморозки» и прочие индикаторы классической деловой беседы. Ошибки быть не могло – это действительно был тот самый Батя…
Остановившись, Экспонат ощерил фиксы в доброжелательной улыбке.
– Мир твоему дому! – с непринужденным достоинством поздоровался он.
– Экспонат… ты? Ну, здравствуй, бродяга! – ответная фраза свидетельствовала, что и пахан узнан бывшим сокамерником.
Дружески обнявшись, друзья печально замолчали, оценивая друг друга ветеранскими взглядами однополчан, не видевшихся со дня взятия Рейхстага. Гангстеры Шуры Долгопрудного деликатно отступили, чтобы не мешать обоюдному изъявлению чувств. Четверо пацанов, сопровождавших Батю, также уважительно удалились от места встречи.
Первым нарушил молчание Экспонат.
– А помнишь, Батя, как на пятой зоне под Челябой из бензопилы «Дружба» вертолет сварганил? – прочувственно спросил он, и мутная слеза скатилась по губчатому стариковскому носу.
– Помню, Экспонатик! Как такое забудешь? Только это не под Челябинском было, а в Княж-Погосте, на «строгаче», – ласково опроверг Батя.
Неожиданно из-за высоких крон выполз небольшой вертолетик – аккуратное стеклянное яйцо со стрекозиным хвостиком. На брюхе винтокрылой машины чернели огромные буквы «С-Ш». Заложив вираж, он медленно проплыл в сторону административного корпуса.
Проводив вертолет долгим прищуренным взглядом, Батя осведомился:
– Ты-то что в этом зверинце делаешь?
– Пацанчиков «понятиям» учу, – с затаенной гордостью ответил Экспонат. – Нич-чего не умеют. Ни-че-го. Им бы только пострелять, да коммерса ушастого выкрасть, да на цепуру его в подвале посадить, да от души покошмарить… Вот нынешняя молодежь-то какая пошла! Не то что в наше время!
– Что поделаешь… Повсюду царят пошлость, бездуховность и культ наживы! – горестно согласился Батя. – И виной тому засилье масскультуры и китча, пропаганда насилия и жестокости.
– Только тут, среди животных и растений, я чувствую себя человеком! – закатил глаза Экспонат. – Вот в наше время… Ладно, а ты тут какими судьбами?! По бизнесу… или просто так?