Будни имперской разведки

Курилкин Матвей Геннадьевич

– Всемерно поддерживаю, – покаялся я. – Даже не верится, как-то.

– Такак чего сидите, гаврики, давайте живенько. Только знаете, вы идите тихо, не надо там никого смущать своим любопытством. И осторожнее там. А я тут покараулю.

Про осторожность он мог бы и не говорить – я уже направлялся в сторону фургона, чтобы сменить поднадоевший цирковой костюм на что-нибудь менее бросающееся в глаза. Ханыга не отставал. Мы тихонько переоделись, стараясь не разбудить спящих – прежде всего леди Игульфрид, и отправились на разведку. Ночь была тихой, ясной, и прохладной. В селе было темно, окна домов не светились, и только вдалеке, в стороне центральной площади виднелись отблески огня. Мы осторожно пробирались на свет, стараясь не выходить на

открытые пространства. И чем ближе мы подходили, тем больше мне становилось не по себе. Мы по-прежнему ничего не слышали. На площади собралось все взрослое население, а это около двух сотен человек – такая толпа по определению не может не издавать звуков, и, тем не менее, здесь было так же тихо, как на краю села. Мы осторожно миновали последний ряд домов, и, укрывшись в палисаднике, уставились на площадь. Она скудно освещалась десятком факелов – в центре собрались жители села. Они стояли молча, неподвижно, и смотрели на священника нового бога. Священник тоже молчал. И не шевелился. Он стоял, запрокинув голову, глаза его были закрыты. Все это выглядело очень неправдоподобно, сюрреалистично – скудно освещенная площадь, человек в центре и несколько десятков людей, собравшихся вокруг него. Будто время здесь остановилось, превратило реальность в картинку, а мы с гоблином стали первыми зрителями, которые могут оценить получившееся произведение искусства. Непрошенными зрителями. Я кожей чувствовал свою неуместность, мне казалось, я своим существованием нарушаю некую странную гармонию, привношу неправильность в идеальную картину мира. И еще я чувствовал, что у этого дикого произведения искусства есть еще зритель, может быть автор, который оценивает только что созданное, ищет в нем изъяны.

Напряжение продолжало нарастать, мне хотелось сбежать, но я понимал – стоит мне пошевелиться, и я только выдам себя, облегчу задачу этому требовательному и критичному, но совершенно безумному художнику.

Несколько минут прошло в таком неустойчивом равновесии, а потом нас все-таки заметили. Напряжение вдруг выросло разом, резко, так сильно, что мне стало трудно сохранять ясный разум, а потом наваждение прекратилось. Священник медленно опустил голову, с некоторым трудом открыл глаза и обвел взглядом паству:

– Мы впустили в наши дома скверну. – Спокойно, без интонации, констатировал он. – Мы поделились нашей пищей с грешниками. Бог недоволен. Бог насладится мучениями и смертью этих отбросов. Или нашими.

По мере произнесения этой короткой речи, слушатели все громче роптали, и после того, как прозвучала последняя фраза, ропот превратился в такой взрыв отчаяния, ужаса и злости, что мне опять стало не по себе.

– Мне кажется, нужно драпать, – задумчиво прозвучало рядом. – И быстро.

А я и забыл, что не один наблюдаю за происходящим! Мы с гоблином быстро отползли за дом, и тогда, уже не скрываясь, бросились в сторону стоянки. Крики сзади пока не приближались, но надолго растерянности людей не хватит – нам нужно как можно быстрее убираться из этого гостеприимного селения. Если несколько сотен человек, собравшихся в одном месте, мечтают тебя убить, не стоит находиться рядом с ними. Ни к чему хорошему это не приведет.

Мы пробежали через село, своим шумным появлением напугав шефа. Здесь пока было не слышно воплей обозленных людей, так что причины нашего далекого от скрытности поведения поставили орка в тупик.

– Какого хрена вы топчете, как юные быки перед случкой!? – возмутился он. – Что, вам так понравилась служба, что теперь не терпится и нас позвать?

– Шеф, будим всех и сматываемся как можно быстрее. Иначе к нам сейчас самим присоединятся, даже идти никуда не надо будет. И на службе побываем, в качестве жертв!

– Да чего произошло-то?! Вы там что, прямо на алтаре кого-то изнасиловали? – шеф спрашивал уже на ходу, бросая в фургон наши поспешно скомканные лежанки – причем в одной из лежанок была и леди Игульфрид, которая уже раскрыла глаза и даже приняла сидячее положение, но,

кажется, еще не проснулась. Из фургона послышалось приглушенное разноголосое ворчание, но на это никто не обратил внимания. Ханыга впрягал одну из лошадей, я заканчивал со второй – за время путешествия я привык справляться с этой нехитрой операцией машинально.

– Да что здесь происходит?! – это леди Игульфрид, наконец, выбралась из фургона, и теперь непонимающим взглядом обводит поспешные сборы.

– Жители деревни хотят нас прикончить. – Коротко объяснил шеф, – Скоро будут здесь. Девчонка, в фургон. И ты тоже, – последнее относилось к Тренни, который тоже успел высунуть голову на улицу, и изумленно осматривал творящийся хаос, потирая шишку на лбу – видимо, это ему досталась честь смягчить падение нашей ведьме.

Ханыга, хлестнул лошадей, шеф снова забросил леди Игульфрид в фургон, а сам остался дожидаться, пока я не закончу седлать свою лошадь. Тренни на этот раз был готов, поэтому досталось кому-то другому… Нам с Орком предстояло прикрывать отход, по мере сил замедляя движение погони.

Мы быстро догнали фургон, пристроились сзади, я на ходу описал происшедшее на площади, постаравшись как можно точнее передать свои ощущения. Из фургона послышались взволнованные взвизги, кажется, кто-то из девушек заплакал.

– Это чего ж теперь, нас убьют? – обескураженно, даже немного обиженно спросил Тренни. Лицо у него было как у ребенка, у которого отобрали конфету. Кажется, он не мог понять, как люди, которые еще днем с таким восторгом наблюдали за представлением, могут теперь желать ему, такому замечательному парню, смерти.

– С чего ты взял? – пропыхтел шеф. – Им надо нас сначала догнать. – Лошади-то не у всех есть, так что догонят максимум человек пятьдесят. Ну и они не профессиональные солдаты, так что справимся. Кстати, сид, как считаешь, не пора ли нам приотстать?

– Может, лучше дотянуть до моста?

– Я с вами останусь! – я и леди Игульфрид ответили одновременно, но ответил начальник сначала мне.

– Далековато до реки. Могут догнать. А ты, девчонка, остаешься с зеленым защищать гражданских, ясно?! Мало ли, что там на мосту? Это приказ старшего по званию! – аргумент на мой взгляд вполне убедительный, никто и не думал слишком уж оберегать девушку, мы давно перестали ее слишком опекать зная, что она и сама может о себе позаботиться, но ведьме до сих пор казалось, что мы ее оберегаем и носимся как с драгоценной вазой. Тем не менее, приказу она подчинилась.

– Я вам это еще припомню, господин Огрунхай!

– Поугражай еще! – возмутился шеф. – Лучше бы подумала, чем можешь нам на ходу помочь. Ты же с травками всякими общаешься, да листиками, вот пусть они поотрастут повыше, чтоб им не так весело за нами бегать было!

Леди Игульфрид тут же перестала гневно сверкать глазами, и сосредоточилась.

– Сейчас обгоните фургон, – велела она. – Вы мне помешаете. И скажите Ханыге, чтобы ехал помедленнее.

Мы сделали, как было велено – перевели коней на шаг, обернулись. Некоторое время ничего не происходило, а потом мне начало казаться, что повозка, проезжая по дороге, забирает ее с собой – сразу за ней из укатанной земли от краев к центру полотна полезла трава и кусты, маленькие деревца, которые вырастали на глазах. Продолжалось это целую минуту, а потом из повозки донеслось невнятное бормотание, звонкий удар, вскрик, и волшебство прекратилось – больше бурного роста не наблюдалось.

– Зеленый, гони, – велел шеф. Мы с ним снова приотстали, и на ходу постарались заглянуть внутрь.

– Ты чего творишь, гаденыш? – заорал шеф, успев первым.

Мне, наконец, удалось закрепить поводья на телеге, и я перебрался следом. Картина открылась странная. Тренни висел, прижатый спиной к стене фургона. Не просто так, конечно – его удерживал скрючившийся от тесноты шеф. На руке у него, кроме, собственно, Тренни висели также Карлик и Мавка – последняя протестующе пищала. Откуда-то из-под брюха у Орка торчали ноги леди Игульфрид.