Будни рэкетиров или Кристина

Зуев Ярослав Викторович

Ну да, это он и есть. Вардюк. Только, судя по всему, фотография очень старая.

Распрощавшись с Милой, полковник заперся в кабинете и снова погрузился в размышления, перебирая в памяти события ушедшего лета с настырностью батюшки, получившего в руки четки из рук самого патриарха. Наградные, скажем так, четки. Ход мыслей полковника был примерно следующим. Во время короткой, но драматичной поездки в Крым, ненавистная Сергею Михайловичу четверка рэкетиров наделала много шуму, но зацепок, чтобы ухватить за жабры, оставила на удивление мало. Стрельба на трассе Воинка-Джанкой, с четырьмя покойниками в результате, была безо всяких сомнений устроена боевиками Атасова, только вот доказать это было нельзя. Крымские рэкетиры, посланные партнерами полковника, ухитрились умереть без свидетелей.

Единственным очевидцем трагедии был колхозный комбайнер, перегонявший тяжелый «Дон» [55] из одного села в другое. Ну так он в милицию не побежал и бежать в обозримом будущем не собирался. Жив остался, и на том спасибо. Ранение Армейца, как и последующее спасение замечательным сельским врачом, тоже не угодило в сводки. Тут доктор пошел на должностное преступление, но кто осудит, ведь он спас жизнь. А что есть инструкции против человеческой жизни. Была, правда погоня местных гаишников за изрешеченным желтым «Мерседесом» с до неузнаваемости заляпанными грязью номерными знаками, но и она завершилась вхолостую. Иномарке удалось уйти. Сельский житель, механизатор одного из колхозов, якобы ограбленный бандитами по дороге, сначала дал весьма четкие словесные портреты Атасова и Бандуры, но потом, крепко, видать, подумав, от своих слов отказался, утверждая, что мол, не грабил его никто, а только попросили немного бензину. И лиц толком не разглядел, зрение никудышнее, а на очки денег нету. «И вообще, я к ним не в претензии». Находившаяся с механизатором дочка, мать двух малолетних детей, так и вовсе как в рот воды набрала – «не видела, не слышала, не знаю». Я не я и хата не моя. Украинскому такая социальная близорукость, граничащая с гражданской безответственностью, была целиком понятна. Милиции только дай показания, и она укатит восвояси, а ты сиди на своем хуторе и ожидай, когда бандиты нагрянут, с благодарностями.

55

«Дон» – советский зерноуборочный комбайн, один из большого семейства, производившегося ПО Ростсельмаш

«Видать, дочка отца отговорила, – размышлял Сергей Михайлович, помешивая сахар в стакане еле теплого чая. – Наверно, сказала ему: «Сдурел ты, что ли, на старости лет! Хочешь, чтобы всех нас убили?».

Мысли о далекой и никогда в жизни не виденной дочери механизатора заставили Украинского подумать о своей, и он горько вздохнул. Если полковник милиции свою кровиночку не уберег, так чего ждать механизатору из глухого села, если за него возьмутся на совесть? Когда ни табельного ствола в кармане, ни группы захвата под рукой, а только степь, дворняга на цепи, да поля на многие километры вокруг.

В нашей стране жить страшно, – сказал как-то полковнику Игорешка. До больницы, в которой Светлане на тот момент сделали уже две сложнейшие операции и готовились к третьей, Украинский, скорее всего, посоветовал бы студенту попридержать язык. Но слова были сказаны ПОСЛЕ и Украинский угрюмо смолчал.

Страшно, – добавил хаератый компьютерщик, – потому что, в случае чего, обращаться за помощью некуда. И не к кому. Никто не поможет. Мы, как муравьи в лесу, копошимся себе, в то время, как каждый пьяный урод может развалить муравейник ногами. Безнаказанно. Ничем не рискуя.

Тебя послушать, так и на улицу выходить жутко, – не удержался Сергей Михайлович.

Не страшно, – возразил Игорь. – Но только потому, что лично я, например, никому не нужен. А понадоблюсь, на кого-то криво посмотрю, не на ту ногу наступлю или еще что-то подобное – и все. Нет меня.

Скажешь, тоже, – автоматически не согласился Украинский. – Где это ты видел, чтобы в лесу муравейники разоряли? Ну, в массовом, понимаешь, порядке?…

А вы представьте, сколько бы муравейников в лесу осталось, если б муравьи мед собирали?

Вернувшись к похождениям рэкетиров в Крыму, Сергей Михайлович решил, что из перепуганных на смерть колхозников свидетели выйдут никудышные, тем более, что Атасов на полуострове

больше нигде не засвечивался, а «Мерседес» вообще без следа исчез. Как будто иномарку в лимане утопили.

«Теперь он сделает морду чайником, заявит, что машину угнали, и возьми его за рубль-два».

Ладно, погуляй пока. – Украинский с неохотой отложил скоросшиватель. – Поглядим, что на твоего дружка имеется…

Если кто и наследил в Крыму, так это Андрей Бандура. Вынырнув в Ялте, он добрался до чемодана Ледового, упредив Милу Сергеевну. То, что Бандура спас ей жизнь, Украинскому было до лампочки. Спас там, не спас, мимоходом или случайно, а ответить придется. И за Вардюка с Любчиком, и за угон, и за разбой.

«По полной программе загудишь», – пообещал полковник фотографии Бандуры, и принялся размышлять дальше.

Чего совершенно не понимал полковник, так это каким образом на месте преступления очутился Протасов, задержанный кознями Сергея Михайловича под Херсоном и освобожденный при невыясненных обстоятельствах неким влиятельным чином из областного УВД. Фамилии загадочного благодетеля Протасова Украинскому так и не удалось узнать, но суть состояла не в этом. Вероятно, Протасов с подельником не участвовали в нападении на гаишников (те, по крайней мере, никакого двухметрового здоровяка не помнили), но патрульной машиной завладели именно они. Далее из материалов Сан Саныча следовало, что преступники бросили на месте злодеяния мотоцикл, зарегистрированный, как удалось установить, в Херсонской области на имя Степана Волыны, скончавшегося в 82-м году. Тут, правда, полковник не исключал банального совпадения. Мотоцикл могли угнать, а то и просто оставить совершенно непричастные к делу люди. Запарковали неподалеку, а когда понаехали милиционеры десятками, побоялись объявиться, чтобы не попасть под горячую руку.

«Правдоподобно, – решил Украинский. – Хотя, Волына?.. Волына?.. Ну и фамилия бандитская. Хотел бы я знать, кто в машине второй был».

Захватив патрульный автомобиль, преступники представились Миле Вардюком и Любчиком (валявшимися неподалеку в бурьяне) и, чего никак не мог взять в толк полковник, устремились в погоню за Бандурой.

«Это что значит? Раскол у них вышел?».

Настигнув таки беглеца за Бахчисараем, лже-гаишники попробовали пристрелить его без лишних разговоров, к чертовой матери.

«Тот, что пониже – как давай из автомата палить, – рассказывала Мила еще летом. – Длинными очередями. Пока «Ягуар» в нас не врезался».

«Ничего себе – дружки. Кокнуть хотели безо всяких там сантиментов. Вот это да! Хотя, если подумать, то ничего удивительного. Между нынешними узколобыми такие дела не редкость. Как у голодных волков. Только что обнюхивались, раз, и один другого за глотку».

Украинский знал немало примеров того, как вчерашние рэкетиры-компаньоны (недавно дружившие семьями, и ездившие вместе на шашлыки), начинали резать друг друга почем зря, безо всяких зазрений совести.

«Значит, друг мой, боксер, ты, согласно вашим дурацким понятиям, сел на измену. Задумал сделать подлянку, кинув Бандуру, а с ним и самого Правилова. Очень занимательная история. Так ты, значит, Стахович. Если, конечно, представить твоих дружков героями „Молодой Гвардии“».

Да уж, молодогвардейцы, – Сергей Михайлович допил чай, а потом вызвал в кабинет Близнеца.

Ты вот что, Дима… Давай-ка еще разок мне этого опиши… который с Протасовым кантуется. В Пустоши. Только подробно.

В смысле словесный портрет дать? – уточнил Близнец.

А я как сказал?! – повысил голос Сергей Михайлович.

Ну, – напряг извилины Близнец, – ничего примечательного. Чисто наша рожа. Среднестатистическая, я бы сказал…

А поподробнее?! – обозлился Украинский.

Нос картошкой, – затараторил Близнец, – глаза блеклые, водянистые. Грудь широкая. Задница еще шире. Лоб узкий. Нос картошкой. Ладони – как грозди бананов.

Что еще?

Ну, колени, как тыквы.

Тьфу, – сплюнул полковник. – Ладно, свободен.