Будни рэкетиров или Кристина
Шрифт:
Для кого пешеходный, а для кого автобан, – разъяснил Протасов, влетая под первый пролет моста в обычной для себя манере. Праздно гуляющие граждане шарахались в разные стороны, как стайки перепуганных воробьев. С ревом преодолев Днепр, они скатились на Набережную.
Куда теперь? – спросила Ольга.
Сначала малого домой забросим, а потом придумаем, чего-нибудь.
Игорешка скорчил исполненную трагизма гримасу. Возвращаться в Пустошь ему не хотелось. Тем более в компании Волыны, которому пацан симпатизировал,
А может?… – начал было канючить мальчуган.
Без базара! – гаркнул Протасов, и показал Игорю кулак. Кулак был большим, твердым на вид, и порос короткими рыжими волосами.
«Линкольн» устремился по набережной Днепра, обгоняя прогулочные теплоходы. Они миновали ресторан «Одесса», занимающий второй этаж полумертвого речного вокзала. Если с советскими временами сравнивать. То ли самих пассажиров стало поменьше, то ли денег у них в карманах.
На глухом фасаде угрюмого, похожего на Бастилию здания, высящегося напротив станции фуникулера, висел здоровенный цветной плакат: «ПОДУМАЙ СЕГОДНЯ О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ. ТРАСТ «НАШЕ БУДУЩЕЕ».
Артем Павлович бабло кует, – не удержался Валерий. – Мало ему денег от водяры отламывается, так он еще и траст забадяжил.
Почему, Валера? – не поняла Ольга, разбиравшаяся в трастах много хуже гребли, – их и по телевизору рекламируют. Обещают высокие проценты выплачивать. По вкладам.
Обещал не значит женился, – разъяснил Протасов, прозревший после того, как их с Вовчиком деньги сгорели в МММ как спичка.
А мне говорили, выгодно…
Плюнь в морду тому, кто говорил. Если б тебе выгода намечалась, они бы тут не висели. Сказал – КИДАЛОВО ГОЛИМОЕ!
Валерка? – неожиданно оживилась тренерша. – Это же столовая наша. – Ольга показала на неказистое здание, промелькнувшее в левом окне. – Ты помнишь? Ты еще там солонку спер, – и внезапно спохватившись, потому как малой сидел позади, широко развесив уши, добавила, – ну… захватил… нечаянно… в рюкзак.
Было, – признался Протасов. – Эта столовка по талонам отоваривала спортсменов. – Он обернулся к парнишке. – Их тете Оле спортивное общество выдавало… Вот…
А твой папа съедал, – засмеялась тренерша. – Хоть ему талоны не полагались.
Они с Олькой обыкновенно встречались на Почтовой площади, как только у нее заканчивались тренировки. Шли, обнявшись, по набережной, мимо величественных речных пароходов, пока не оказывались у столовой. Если она работала, Протасов набрасывался на еду как саранча, прожирая накопленные женой талоны на много дней вперед. В те времена он был вечно голоден. А солонку украл просто так, сам не зная зачем. Вот украл – и баста.
До сих пор она у меня на кухне стоит, – как бы про себя сказала Ольга.
Закрыта наша столовка, – Протасов вернулся к наблюдению за дорогой. – Окна заколочены. Видать, скоро из
Крепость! – обрадовался Игорешка, увидев справа по курсу надвигающуюся серо-зеленую громадину здания. – Замок!
Сам ты замок, – сказал Протасов. – Это городской элеватор.
Дорога заняла у них минут пятнадцать.
Тебе на выход, – скомандовал Валерий Игорешке, когда «Линкольн» притормозил около опрятной атасовской «сталинки».
Игорь безропотно подчинился.
А ключ у тебя есть? – встревожилась тренерша.
Домработница откроет, – заверил Протасов, имея в виду Вовчика. На Ольгу это произвело впечатление, и она заворожено притихла: «Поди ж ты, домработница…»
И смотри мне, с английским разберись, – напутствовал мальчишку Протасов. – Понял, да?
Они подождали, пока мальчонка не скроется в парадном.
Валерий, – после некоторого колебания решилась тренерша. А тебе от вашей мамы не нагорит?
Не нагорит, – голос Протасова дрогнул, когда он ткнул пальцем в обитый натуральной кожей потолок. Наша мамка там. Оттуда никому не нагорает.
Пока тренерша переваривала услышанное, Протасов дал газу, и «Линкольн» вылетел на проспект.
ночь с пятницы на субботу, 25-26-е февраля
Валерий вернулся в Пустошь глухой ночью. Ирина, дети, да и все село спали глубоким сном. Только собаки бодрствовали, время от времени заливаясь хриплым, тревожным лаем. Одни начинали, другие подхватывали, отчего лай несся над залитыми лунным светом сельскими крышами, как эхо в кишкообразном ущелье. От двора ко двору. Из конца в конец.
Едва Протасов зарулил во двор, в свете фар возникла приземистая фигура Вовчика. Вовчик прикрывал ладонью глаза – галогены «Таун Кара» жалили немилосердно.
Да выключи ты фонари, зема! – ворчал Волына, жмурясь. – Зрение не казенное, по-любому.
Протасов обесточил фары, и окрестности погрузились во мрак. Унылая лампа над дверью освещала двор на уровне светлячка. Волына запер ворота, Протасов закрыл машину, и приятели вошли в комнату.
Ну и рожа, – усмехнулся Валерий, – Иван Сусанин, в натуре. Корч старый.
В свете ночника щеки Волыны отливали синевой. Из под штопанной-перештопанной телогрейки (в армии такие некогда называли «вшивниками»), торчала рваная десантная тельняшка и отвратительного вида спортивные штаны полузабытого советского образца, со штрипками. По всему чувствовалось, что Вовчик дрых без задних ног. Разило от него самогоном.
Я по ресторанам не шатаюсь, – огрызнулся Вовчик, усаживаясь на скрипучую кровать. – Ну что, Зема, охмурил курицу?
Жрать, давай.
В ресторане не натоптался?