Бухарские палачи
Шрифт:
— Сами вырастили коня? — полюбопытствовал я.
— Нет, купил его недавно у одного самаркандца. Отдал десять тысяч тенег и три халата в придачу.
— Хорош, ничего не скажешь. Пусть он принесет вам удачу.
Всадник со словами благодарности возвратил мне пустую пиалу и, попрощавшись, ускакал на своем красавце.
Я расплатился и прямым ходом к дедушке миршабу.
— А, сынок, входи, входи. Есть новости? — догадался он.
— Ничего особенного. Шел домой, решился заглянуть, уж очень я вас почитаю. — Приблизившись к нему шепнул: «Если выгорит дельце, то не сегодня-завтра ночью в кишлаке Испани исчезнет одна лошадка...»
Я пустился в
— Ашур, Ашур! — позвал он.
— Что прикажете? — отозвался парень, поспешно выбегая из прихожей.
— Здоров же ты спать! Задай лошади овса, скотине подбрось корма! Не забудь запереть ворота на замок. Смотри, не засыпай крепко.
Хозяин вернулся в дом.
Ашур сначала запер ворота, ключ от замка положил на краешек суфы [13] , потом вычистил коня, насыпал ему овса, потом накормил скотину. И лишь исполнив все, что велел ему хозяин, Ашур отправился в прихожую и заперся изнутри. На мое счастье, о ключе он позабыл.
13
Суфа — обычно глинобитное возвышение, на котором сидят, отдыхают, кушают.
— Но на несчастье хозяина, — вставил словечко Рузи-Помешанный.
— Факт. Да и на свою собственную беду, — добавил Хайдарча и продолжал:
— Я наблюдал за всем, как кошка за мышью. Переждал час-два, пока в соседних домах погас свет. Ну, решил я, Ашур теперь дрыхнет, как мертвый. Выбрался из своего укромного местечка, подполз к краю крыши и соскользнул на землю. Схватив ключ с суфы, отомкнул ворота. Потом вытащил из-под террасы седло, быстренько оседлал коня, затянул подпругу, надел уздечку и вскочил верхом. Но не успел я еще распахнуть ворота и вывести свою добычу, как конь вдруг заржал.
— Эх, пустая башка! Что же ты не перевязал ему потуже морду поводом, прежде чем седлать его? — не выдержал Маджид.
— Что ты встреваешь в разговор!.. Дело прошлое. В другой раз, ясно, умнее буду, так и поступлю, — огрызнулся Хайдарча.
— Давай дальше! Уж очень занятен твой рассказ, — сказал Хамра-Силач и заложил очередную щепотку наса под язык.
Увлекшись похождениями Хайдарчи, палачи забыли о табаке и теперь, по примеру Хамра-Силача, схватились за свои табакерки и принялись крошить нас. Хайдарча, разжившись у Хамра-Силача табачком, бросил его под язык и продолжал:
— На ржание лошади с криком: «Кто там, кто там?» из прихожей выскочил Ашур. Не дотронулся я еще до ворот — выбежал и хозяин. Он орал: «Что случилось, что за шум?»
У соседей залаяла собака. Наконец я справился с воротами и вылетел на улицу. При мне не было нагайки, но лошадь мчалась быстро. Кишлачная улица, будь она неладна, как нарочно, оказалась длинной и кривой. Когда я все-таки добрался до ее конца, кишлачный люд высыпал уже из дворов и вопил: «Держи! Держи! Лови вора!» Впереди человек двадцать-тридцать перекрыли палками и рогатинами дорогу, по которой я мог бы удрать.
— Это Хайдарча! Я его сегодня видел! — голосил владелец коня.
Он, действительно, видел меня в этот день в чайхане.
— Не буду расписывать вам свои злоключения, скажу лишь, что удрал. Выбрался, помнится, на большую дорогу — и в Розмоз. Рассвет застал меня в Розмозе, и решил я наведаться к мяснику Хакиму, царство ему небесное. Тот уже с первыми лучами солнца был на ногах и собирался на базар. Взяв под уздцы коня, он пригласил меня пройти в комнату для гостей.
— Хорошенько присмотрите за конем! — сказал я мяснику.
— Не беспокойся!
Он отвел его в подвал и запер там, а сам отправился на базар. Я же завалился спать.
Вернувшись с базара, Хаким-мясник разбудил меня. Вечерело, солнце опускалось за горизонт. Мы умылись, поели. Чтобы скоротать время, а заодно и выведать, что могло мне пригодиться, я стал расспрашивать его за чаем о житье-бытье.
— Хаким-ака, как торговля в этом году? Есть ли прибыль от базара?
— Слава аллаху, дела идут неплохо, — ответил он сдержанно.
— Ладите ли с местными властями? — не унимался я.
— С властями? И да, и нет.
— Очень занятно! Как это понять — «и да, и нет»?
— Сунешь им что-нибудь в базарный день — нет в целом тумане человека милее тебя. Ну, а не подкинешь им хоть разок так знаешь что будет? У твоего порога тут как тут четыре истца.
— Ничего не поделаешь. Так уж повелось, с этим приходится мириться, — заметил я.
— Мириться-то оно, конечно, да считаться нужно, — ответил Хаким-мясник, — но ведь предел всему есть. А главное доход нужно иметь солидный... Месяца два назад приятель удружил мне по-свойски — доставил парочку жирных телок и пару быков. Я запрятал их в подвале. Каждый базарный день резал по одному и продавал, не забывая оделить и судью, и раиса, и миршаба, и податного, и даже всех их прихлебателей. Судья, мне известно, говядину не уважает, так я для него специально брал у мясника Турсуна баранину и курдючное сало. А в последнюю неделю нет поживы, даже захудалой скотины не удается заполучить. Пришлось по базарной цене закупить барана и корову для убоя. Сами понимаете, какая тут прибыль — едва хватает на семью. Так власти зарятся и на это. Чем же я их ублаготворю? Вот как оборачиваются на деле эти «мириться да считаться»!
— Ну, а весы? Разве ничего нельзя выжать из них? — поинтересовался я.
— Не без этого, ясно. Не обманешь — не проживешь, обвесишь — вот и мясо, и масло, но для кого? Для раиса. Весы и гири проверяет он, поэтому все, что удается урвать при взвешивании, идет раису.
— Да-а-а! Ну, а чем же все это кончилось?
— Чем кончилось? Распродал я сегодня товар и только уложил в хурджин [14] весы и гири да вывел из стойла лошадь, чтоб двинуться домой, — останавливает меня посыльный от судьи и объявляет: «Вас вызывает хозяин шариата», судья то есть. Я поспешил к нему, гляжу, а там и миршаб. После обычных приветствий, расспросов о здоровье и прочем судья и говорит:
14
Хурджин — переметная сума, часто украшенная вышивкой или ковровая.