Буканьер
Шрифт:
— Нам, наверное, смысла нет всем идти торговать? — хмыкнул я. — Не так уж и много у нас всего.
— Да, пожалуй, — согласился Эмильен.
— Муванга, Обонга, давайте-ка свои мушкеты нам, берите шкуры и ступайте за Эмильеном, — распорядился я.
Не то, что бы мне было лень идти с ними, но я чётко понимал свою бесполезность в торговле, особенно, в местной. Вот в чём я был уверен, так это в том, что местные торгаши облапошат меня, как деревенского дурачка. В ценах и местных валютах я не ориентировался совершенно.
Все эти песо, реалы, шиллинги, гинеи, ливры, экю и дублоны для
Мы с Шоном остались вдвоём, переглянулись, и, не говоря больше ни слова, отправились к корчме. Ирландец липким взглядом смотрел на потрёпанную девицу в сером фартуке, совершенно позабыв про всё остальное, а я разглядывал немногочисленных посетителей. В углу сидела небольшая компания буканьеров, в кожаных шляпах и с мушкетами, несколько местных неторопливо обедали за общим столом. Хозяин стоял, привалившись к дверному косяку, и о чём-то беседовал с мужчиной в белом парике.
Все на нас покосились, смерили долгими изучающими взглядами, и вернулись к своим делам. Мы заняли свободный стол, изрезанный ножами, грязный и тёмный. Я огляделся — другие столы были ничуть не лучше. Жёсткая лавка неприятно холодила задницу, а пол был выстлан соломой, напомнившей мне о рабском бараке. Мне тут же захотелось вернуться обратно в лес, к крокодилам и обезьянам. Там было как-то комфортнее и уютнее.
Девица молча подошла и нависла над нашим столом. Шон тут же расплылся в улыбке, видимо, призванной быть учтивой и дружелюбной, но в сочетании с его внешностью она смотрелась жутко. Девица, однако, и бровью не повела, лишь устало мазнув по нам взглядом.
— Чего вам? — спросила она.
— Пожрать бы чего-нибудь, — сказал я.
— А я бы предпочёл узнать имя этой прекрасной мадемуазели, — промурлыкал Шон.
Чары не подействовали.
— Есть рагу, есть пирог, есть фасоль, есть бананы жареные, — бесцветным голосом сказала она.
Я побаивался обедать в таком месте. Но местные, вроде бы, ели, да и после баланды с плантации что угодно могло показаться блюдом от шефа.
— Фасоль неси, — я выбрал то, что, на мой взгляд, было сложнее всего испортить, и то, что я хотя бы мог представить.
— А я бы попробовал пирожок, — подмигнул ей Шон.
Девица едва слышно фыркнула, развернулась и пошла на кухню. Мы проводили её взглядами, я — скучающим, Шон — маслянистым и липким.
— Ишь какая недотрога, видал? — хмыкнул он, когда девица скрылась за дверью хижины. — Ух я бы её...
Я пожал плечами. Мне здесь всё было не по душе, и город, и корчма, и местные жители, и девица тоже. Это место ощущалось максимально чужим, враждебным, словно отторгая меня всем своим естеством.
До моего слуха доносились обрывки разговоров. Местные сетовали на плохой урожай, обсуждали нынешнюю войну между франко-голландской коалицией и Англией, надеясь на скорый мир, буканьеры вполголоса обсуждали, где половчее можно пройти
Девица появилась, как назло, в самый интересный момент разговора, молча швырнула на стол тарелки с местным хрючевом не самого аппетитного вида. Красная фасоль оказалась разварена в кашу, выглядела склизкой и мерзкой, пирог развалился и разъехался по тарелке, так, что его пришлось бы собирать обратно руками. Ложек она не принесла.
— Ещё чего будете? — грубо спросила она.
— Виски есть? Бренди? Ром? — Шон прекратил осаду этой крепости и решил переключиться на выпивку.
— Ром есть, — сказала она.
Было бы удивительно, если бы здесь нашлось что-нибудь иное.
— Тащи. Бутылки три. И стаканы, тоже три, — сказал Шон.
— Пять стаканов, — поправил я.
— Посуду бить будете? — тусклым голосом спросила она.
— Нет, к нам ещё друзья подойдут, — сказал я.
Девица молча ушла на кухню, и для меня, привыкшего к хорошему сервису, было странно видеть, что официантка не записывает, не повторяет заказ и не предлагает чего-то ещё.
Я увидел, как по улице идут Эмильен, Муванга и Обонга, и махнул им рукой, зазывая за наш стол. Похоже, у Эмильена всё прошло гладко.
Глава 30
Я достал нож, помешал острием фасоль. Фасолины разбегались от ножа в стороны, скользя по мясному соусу, в котором иногда попадались какие-то мясные волокна. Есть такое варево ножом было решительно невозможно.
Ложки, как я понял, здесь у каждого были свои. Гигиена, понимаешь. Я оглянулся по сторонам, вогнал нож в столешницу с торца, как бы раскалывая доску, и оторвал себе широкую щепку. Грязную и засаленную сторону пришлось обтесать ножом, скидывая стружку на пол, в солому, но зато теперь у меня была собственная, своего рода, ложка, которую я немедленно запустил в тарелку с фасолью.
На вкус она оказалась чуть лучше, чем на вид, но всё равно я был не в восторге от подобной еды. Какое-то время мы молча обедали. Как сообщил Эмильен, он выручил за все шкуры полтора ливра, но мне это ни о чём не говорило. С тем же успехом он мог сказать мне про миллион ливров. Но было ясно, что на сытный обед и выпивку нам точно хватит.
— Неплохо, неплохо, — с набитым ртом произнёс Шон, услышав сумму.
Я же вспомнил, сколько ещё шкур осталось в лагере, и постарался отбросить эту мысль. В конце концов, мы сюда пришли не за этим.
Эмильен взял себе рагу, неграм заказали то же самое, и рагу оказалось гораздо аппетитнее на вид, и даже пахло вкуснее, чем моя фасоль. Было немного досадно, что я опять обманулся с выбором, но я не переживал, довольно быстро прикончив всё, что было в моей тарелке.
Я откупорил бутылку рома, понюхал приторную, пахнущую сивухой и жжёным сахаром бурду. Пить это не возникало никакого желания, но что-то мне подсказывало, что обычная вода здесь гораздо опаснее. Я разлил ром по глиняным кружкам, по привычке поставил пустую бутылку под стол. Официантка зачем-то быстро подошла, забрала её из-под стола, протёрла рукавом и унесла в хижину.