Буканьер
Шрифт:
Там, судя по песне, отдыхали англичане. И здесь, в глуши никому не было дела до войн и политики, и все спокойно соседствовали друг с другом, не опускаясь до таких мелочей. Лишь бы хватало дичи в лесах, да неба над головой. А их обычно хватало всем.
— Повесь их, повесь! — подхватил песню Шон, и буканьеры синхронно повернулись к нему.
Три пропитых рожи уставились на него, и Шон широко улыбнулся. Я с интересом наблюдал за ними издалека. На их костре жарилась куропатка, а на земле рядом с ними стояли несколько мутно-зелёных бутылок.
— Здорова,
— Ну здорова, — хмыкнул один.
Двое других тоже буркнули что-то невнятное, издали я не расслышал, что именно.
— Шон Келли меня зовут, может, слыхали? Нет? Ну, ещё услышите, ха-ха! — сказал ирландец.
— И чего хотел, Шон Келли? — спросил один из буканьеров.
— Айда к нам! Мы кабанчика зажарили, празднуем! — снова улыбнулся Шон.
Буканьеры вытянули шеи и посмотрели в нашу сторону.
— В честь чего праздник? — спросил другой.
— А пошли! — перебил первый.
Буканьеры поднялись, отряхнулись, сняли куропатку с огня, переглянулись и пошли к нам, о чём-то тихо перешучиваясь.
— О, а вы забыли! — воскликнул Шон, подхватывая с земли бутылки.
Англичане обернулись, нехотя кивнули ему. Шон поспешил к нам, за спинами англичан размахивая бутылками в воздухе, будто хвастаясь величайшей драгоценностью. Триумфальный захват чужого алкоголя, иначе и не скажешь.
Буканьеры подошли к нашему костру, молча покосились на сидящих тут же ниггеров, поздоровались с Эмильеном, скользнули по мне равнодушными взглядами.
— Андрей Гринёв, — представился я.
— Джек, — коротко представился первый из англичан, тощий и высохший, будто мумия. Его кожа походила на пергамент, и только яркие чёрные глаза выдавали, что он ещё жив.
— Ник Фоули, — сказал второй, рябой и толстый, с красными прожилками на лице, явственно выдающими в нём старого алкоголика.
— Генри Рыжий, можно просто — Рыжий, — сказал третий, с ярко-рыжей шевелюрой и целой тучей веснушек на обгорелом красном лице.
Я посмотрел на остатки кабана и понял, что нам даже нечего им предложить, и Шон зря манил их жареным кабанчиком. Ирландец как раз подсел ко мне, протянул мне бутылку, протянул Эмильену другую, а затем торжественно поднял свою.
— Ну, за наше дело! — провозгласил он.
— На удачу! — хохотнул Эмильен.
— За будущую добычу! — добавил я.
Мы одновременно приложились к трофейному алкоголю, и более мерзкого пойла я в жизни не пробовал. Горячий, обжигающий комок прокатился по горлу и ухнул в желудок, будто огненный шар, чтобы оттуда ударить сразу в голову. Противное, приторное сахарное послевкусие прилипло к языку, и я поморщился, занюхивая рукавом рубахи и стараясь его прогнать, но оно никак не уходило. Пришлось закусить остатком свиного рёбрышка, но стало только хуже. Даже палёный «Капитан Морган» по сравнению с этой адской жидкостью мог считаться амброзией, достойной короля или императора.
А моим друзьям, судя по всему, даже понравилось.
Буканьеры нахмурились, Шон рассмеялся и закашлялся, чтобы скрыть смех. Похоже, он это специально затеял только для того, чтобы посмеяться над англичанами. Это было вполне в его стиле.
Я протянул бутылку Муванге, негр недоверчиво понюхал содержимое, пригубил и тут же поперхнулся, возвращая бутылку обратно. Обонга тоже протянул руку за бутылкой, но ему никто не предложил.
— Фу! Огонь! Жжёт! — скривился он, и тут уже рассмеялись все, даже англичане.
— Про какую это добычу вы говорили? — спросил меня Джек, мягко забирая у меня ром.
Я отдал бутылку англичанину, посмотрел на него. Джек улыбался одними губами, фальшиво, а в хитрых чёрных глазах виднелась жажда наживы. Что-то мне подсказывало, что верить ему нельзя, как и остальным англичанам, было в их облике нечто такое, прямо указывающее на вероломство и порочность, но настолько неуловимое, что это нельзя было описать словами. Я просто это чувствовал. И уж насколько страшен и побит жизнью был Шон Келли, в нём такого я не замечал, несмотря на клеймо и жуткие шрамы.
— Какую добычу? Так вот же, — я указал свиным ребром на остатки кабана, но ясно видел, что англичанин мне не поверил.
— Тут добычи полно! Хоть голыми руками лови! — хохотнул Ник Фоули невпопад, и я понял, что он уже пьян, причём довольно давно.
Прозвучало двусмысленно, и я усмехнулся. Впрочем, эти слова навели меня на мысль о том, что в этих местах, богатых дичью, наверняка могут встретиться не только буканьеры, но и поселенцы, испанские, французские, неважно. И если мы их встретим на лесной тропинке...
Глава 26
— Я не понял, вы нас позвали, чтобы наш ром пить? — хмыкнул Джек.
Мы выпили снова, и я понял, что англичане о чём-то догадываются. Я порядком захмелел с непривычки, мысли немного путались, но мне было весело.
— Де Валь, кстати, говорил про каких-то новеньких наглецов, — тихо сказал Рыжий, руками разрывая жареную куропатку.
— Да ладно вам, парни, угощайтесь! — рассмеялся я, протягивая англичанам их собственную бутылку.
Фоули побагровел, вскочил со своего места. Рыжий попытался дёрнуть его за рукав, но не поймал.
— Никто не смеет смеяться над Николасом Фоули! — взревел он.
Я ощутил угрозу, будто вспышкой мелькнувшую в сознании, тоже вскочил на ноги. Все остальные тоже быстро поднялись, в воздухе повисло напряжение, как перед грозой. Джек сплюнул на землю, Шон сделал то же самое, показывая своё презрение к англичанам. Все похватались за ножи, я тоже положил ладонь на рукоять ножа.
— Сядьте, — приказал я.
Мой голос прозвучал глухо и твёрдо, я исподлобья глядел на буканьеров, стараясь держать в поле зрения всех троих. Англичане выглядели достаточно грозно, и я не сомневался, что они окажутся весьма опасными противниками. Нас, конечно, было больше, но на негров я не слишком рассчитывал. Да и получить ножом в брюхо можно в любой подобной драке, хоть вдесятером нападая на одного.