Буканьер
Шрифт:
— Понятно? — переспросил я. — Это всё потом. Первым делом добыча.
— Так точно, — по-армейски ответил Шон, но я всё равно слышал в его голосе толику разочарования.
Буканьеры принялись первым делом шарить по ящикам и комодам, разыскивая, чем можно тут поживиться. А поживиться было чем, здесь была и одежда, и посуда, и оружие, и еда, и спиртное, и всё, что душе угодно. В том числе деньги и драгоценности.
Я же, в свою очередь, пошёл разыскивать комнату, из которой стрелял Блез. Что-то мне подсказывало, что среди его вещей обязательно найдётся что-нибудь
Дверь я распахнул ударом ноги. В комнате царил полумрак, только из распахнутого окна багровое зарево заливало комнату мерцающим светом. Труп управляющего висел, перегнувшись через подоконник, и я прошёл прямо к нему.
Сбоку раздался щелчок взводимой пружины, а вслед за ним послышался слабый голос Бернара Лансаны.
— Будь ты проклят, Англичанин.
Глава 37
Я стремительно обернулся, вскидывая пистолет. Мулат, смертельно бледный, лежал на кровати в углу комнаты, целясь в меня из пистоля левой рукой. Правая рука оканчивалась забинтованной культёй чуть выше локтя. Лансана похудел и осунулся, но глаза его светились злым торжеством.
— Мне нечего терять, — сказал он. — Так хоть тебя заберу с собой.
По спине пробежал неприятный холодок, будто смерть коснулась меня своим крылом, выжидая, кого из нас забрать. Я целился в него, он целился в меня. Промахнуться на таком расстоянии почти нереально. Одна проблема. Мне нужно взвести курок, а он просто так мне этого не позволит.
— В аду приготовлено место для нас обоих, — сказал я. — Даже если ты меня убьёшь, то не проживёшь дольше десяти минут.
Лансана хмыкнул.
— Ты хочешь жить, Бернар, — произнёс я. — Иначе не добрался бы сюда через джунгли.
Слова достигли цели, я увидел, как по его лицу пробежала тень. Жить он хотел.
— Вы всё равно меня не отпустите, — сдавленно произнёс он.
Пистолет в его руке дрожал, ему было трудно удерживать его на весу.
— Опусти оружие, Бернар, — сказал я. — Я не стану стрелять. Даю слово.
Его рука снова дрогнула. Я видел, как в нём борются жажда жизни, недоверие и ненависть. На лбу мулата выступила испарина, он беспрестанно облизывал пересохшие губы и быстро моргал, пытаясь удерживать меня на мушке.
— Поклянись, — потребовал он.
— Клянусь, — легко произнёс я.
Он уронил пистолет на покрывало. Я подошёл к нему лёгким скользящим шагом и вырвал пистолет из ослабшей руки. Бернар Лансана смотрел на меня со страхом и мольбой в глазах.
— Дай мне воды, — просипел он.
Я убрал оба пистолета за пояс и молча подвинул к нему кувшин, стоящий на прикроватной тумбочке. Лансана неловко поднял его и припал к воде, жадно глотая её, будто не мог напиться, и проливая всё на себя и покрывало.
— Спасибо, — выдавил он, возвращая мне кувшин.
Я кивнул и вытащил нож из-за пояса. В глазах мулата снова появился ужас, и он попытался закрыться от меня здоровой рукой.
— Ты поклялся! Поклялся! — взвизгнул он, сжимаясь на кровати в хнычущий комок, сбивая простыни и дёргаясь всем телом в нелепых попытках сопротивляться.
— Я же сказал. Я не стану стрелять, — холодно произнёс я.
— Ты что, убьёшь калеку? Бог накажет тебя! Ты попадёшь в ад! — заверещал надсмотрщик.
Я усмехнулся и ткнул ножом в грудь мулата, а затем ещё и ещё.
— Я там уже бывал, — произнёс я, вспоминая всё, что пережил в этом ужасном месте.
Спустя какое-то время я вышел из комнаты и увидел Эмильена, который тащил с кухни окорок и бутылку вина.
— Андре! Что случилось? — встрепенулся он. — Ты весь в крови!
Жестом я потребовал у него бутылку и немедленно выпил.
— Это не моя, — ответил я. — У вас всё в порядке?
— Да. Жорж по-прежнему блюёт, а так всё в порядке, — сказал Эмильен.
Я кивнул и вышел в прихожую, куда буканьеры теперь стаскивали добычу, которую складывали горкой под присмотр бледного после сотрясения Жоржа. Среди добычи я заметил коробку сигар, достал одну и закурил прямо в доме. С непривычки дым обжёг мне горло, я чуть закашлялся, но потом всё стало хорошо и спокойно. Я вышел на крыльцо, у которого караулили негры.
Обонга сидел на ступеньках, Муванга стоял, сжимая мушкет.
— Как дела? — спросил я.
— Хорошо, масса, — ответил Муванга. — Радость.
Я кивнул, пыхнув табачным дымом. Сам же я ощущал пустоту, отстранённо глядя на полыхающую казарму. Пожалуй, нам повезло, что огонь не перекинулся на усадьбу. Всё воспринималось как-то равнодушно, казалось таким далёким и незначительным. Я докурил сигару, неторопливо прошёл к бочке с водой, умылся, удивляясь, сколько крови на моём лице и руках. Рубаха промокла от крови насквозь, и я без сожаления её выбросил.
Негры вытаскивали из амбаров и сараев жратву, рядом с кузницей развели большой костёр, на который уже поставили котёл. Теперь, когда первоначальное безумие битвы прошло, негры радостно пели о славной победе и о далёком потерянном доме, в который мечтали вернуться. Вокруг костра подскакивали в воинственных плясках самые удалые из негров, чёрные тени метались вокруг, отскакивая от мерцающего пламени. Один из них бил в импровизированный барабан, сделанный из ведра, но ритм, который он отбивал, глухо отвечал сердцебиению каждого из танцующих и отзывался во мне где-то в глубине души, в её самой древней, первобытной части. Словно бы сейчас вершилась таинственная мистерия, захватывающая каждого, и участника, и случайного наблюдателя.
Пляски негров буквально излучали кровожадность, как литания кхорнита, ода винтовке, речь диктатора на трибуне. Ниггеры потрясали оружием в воздухе, со свистом рассекали воздух взмахами, утробно рычали, кричали, пели. Воздух был наэлектризован до предела. Я завороженно смотрел на происходящее, борясь с желанием присоединиться к безумной пляске.
Наконец мне удалось стряхнуть наваждение и я поднялся обратно на крыльцо. Муванга и Обонга тоже во все глаза наблюдали за соплеменниками, и я видел в них подавленное желание присоединиться.