Букет белых роз
Шрифт:
А что осталось во мне?
— Юли, — послышалось снова, но не мне хотелось поднимать глаз.
Я чувствовала на лице его дыхание, ощущала тепло руки и не прекращала думать о том, что сейчас происходит.
Что произойдет…
— Нет, — замотала головой. — Ты не можешь. Не можешь!
Но воздух между нами обволакивает тишина.
Потом разрывается на части:
— Ты помнишь, что у тебя есть браслет?
Я кивнула, когда вспомнила об этой вещи и шевельнула запястьем: кольнуло.
— Игра остается сама по себе, — продолжал
Меня почти нет. Я растворяюсь. Я становлюсь пеплом в его руках. И не рассчитываю силу легких — сдерживаю порыв, слушая его глубокий шепот:
— Ты переродишься другим человеком. У тебя будет новая жизнь. И ты будешь счастлива. В этой жизни нам не обрести покоя. Ты же видишь сама.
Мои пальцы коснулись его руки.
— Ты отпускаешь меня?
В ответ Грелль обхватил мою ладонь.
— Даже не мечтай, — сказал он голосом, который не требовал возражений. — Юли… Знаешь, не все на свете подвластно переменам. И я живу мыслью о существовании вечного и неизменного.
Все началось с того, что он хотел забрать мою душу. Этим и закончится. Но мне ничего не жаль. Разделяя трудности, я оставалась счастлива с ним… Теперь — пытаюсь запечатлеть его лицо в самой глубине моего существа. Пока часы отсчитывают самую последнюю минуту.
Сейчас, когда мужская рука жмет в мою спину железным дулом, слезы шинигами смешиваются с кровью, перекатываются, сливаются с моими слезами. Он обещал не делать мне больно. Но всегда так делал.
Тихое дыхание коснулось виска, а под пальцами на шее застучал пульс.
— Я люблю тебя. Так, как никого не любил… И я всегда буду проклинать себя за то, что сделаю сейчас. Но… твое сердце будет по-настоящему живым, без шрамов.
Тогда, подняв голову, я прочла в его глазах такую боль, которую он, если бы и хотел, все равно не смог бы утаить.
В нас боролось множество чувств. Душа, дрожа, горела так, что не хватит проливного дождя, чтобы затушить этот огонь.
В мыслях проносились все его слова, сказанные мне когда-то. Я вспомнила о родителях, которые совсем скоро потеряют меня. Я причиню им боль. Я обращу их жизнь в черно-белое существование.
Я больше не буду с ними.
Как же я боялась погибнуть… Как остерегалась… Как остерегали меня.
Я хотела жить долго и без препятствий. Но сейчас поступаю очень безрассудно. Возможно, это правильно.
Нужно.
Только новая жизнь, с самого начала. Чистого.
Мне больше ничего не надо.
— Я готова принять это… — я старалась придать голосу больше решительности, но так и не смогла. Лишь выдохнула с колебанием: — Потому что я верю тебе.
И Грелль, не останавливая собственных слез, нежно целует меня в лоб.
— Ничего не бойся. В следующей жизни я обязательно найду тебя. И больше никогда не сделаю больно.
Я хочу, чтобы так случилось.
Я хочу, чтобы его слова были нашим пророчеством.
Сам того не зная, шинигами снял с меня тот груз, который я несла несколько лет. Больше никто не зависим от Игры, а моя душа, пусть и связанная узами демонического контракта, больше не принадлежит тому, кому ее продала. Теперь ясно осознала — на смену войне, где не было победителей и проигравших, приходит время, которое вскоре изменит мир.
Изменит нас.
Грелль еще сильнее упирает дуло, которое давило между лопаток. Я чувствую — его палец уже касается спускового крючка.
Моя рука, отчаянно поднятая вверх, в чистое небо, сжимает бутон белой розы. Цветок раскрошился на лепестки, подхваченные ветром.
Стебель, украшенный шипами, падает прямо у наших ног сбоку.
И меж трясущихся пальцев остался только один лепесток.
Это мое последнее, невесомое прикосновение к этой жизни. Она играет свой последний аккорд.
И я уже не знаю, что может быть легче выдоха, сделанного с закрытыми глазами. Но уверена — все в этом мире заканчивается.
Рассыпается.
И тихо переходит в вечность.
Комментарий к Глава 15
Выдыхаю.
Это почти конец…
========== Эпилог ==========
Носок ботинка с шуршанием коснулся края обрыва, с которого сорвались два маленьких камушка и полетели вниз, в клокочущее, бушующее волнами море.
Каштановые волосы, с которыми игрался шаловливый ветер, прятали лицо своего обладателя в развевающихся прядях.
Вот и все. Кончено. Занавес опустился. Спектакль окончен, как давным-давно пела одна русскоязычная певица, вспомнил Грелль.
Он больше ничего не ждал. Случилось так, как и должно быть. Но теперь шинигами горел желанием застрелить самого себя прямо в сердце, в котором неимоверно кусались проклятые чувства.
Пальцы руки, плетью повисшей, держали пистолет. Грелль даже забыл, что вооружен. Нет, он хотел забыть. Всеми силами.
Но после такого разве получится?
— Потерять ее — это очень больно. Я знаю, что это за чувство, гложущее внутри.
Вздрогнувший от этих слов, Сатклифф повернулся, и теперь его приоткрытых губ коснулись поднятые воздухом седые пряди.
Его пряди.
Без черного цилиндра, в знаменитом черном плаще и с костлявой Косой в руке, затянутой в перчатку. Солнечный восход мгновенно пролил холодные лучи на мужчину, чье лицо пересекал такой же легендарный шрам, как и он сам.
Зеленые глаза, не защищенные очками, отражали пустоту, но на самом деле пытались донести что-то до диспетчера.
— Знаешь… — сорвалось с губ Грелля, стоящего на краю утеса вместе с Гробовщиком. — А ведь ты прав. Думаю, ты знаешь, насколько это режет душу… Но… — вздох. — Жизнь заставила Джули стать смелой и сильной духом. Она не сдавалась. Тогда ей было трудно с настолько болезненными чувствами в сердце… Она несла это бремя внутри себя так долго… — слабая улыбка приподняла уголки его губ. — Она… Она была еще таким взрослым ребенком…