Букет белых роз
Шрифт:
Слеза покатилась и намочила ушную раковину, а глаза слипались, их словно смежил долгий сон. На моих губах остаётся горький пепел несказанных слов. Я сожалела, потому что мне казалось, что уже было поздно.
***
Больничная кровать пахнет как-то странно. Обычно такой запах ассоциируется с моим детством. Подавляющую часть своих лет я провела именно в таком состоянии — пропуская учёбу, в палате, под присмотром доброй медсестры, — и сейчас история повторилась заново.
Лицо по цвету сравнялось со снегом. Такая
— Это… не серьёзно? — от безысходности шептала я пришедшей женщине в белом халате, трогая на щеке залепленную пластырем рану. — Скажите, что мне ничего не грозит… Что… Что со мной произошло?
— Девушка, не беспокойтесь, ничего особенного, — пересматривая бумаги, словно напевала миловидная медсестра. — Вы просто потеряли сознание. Всё произошло на почве нервного срыва. К тому же, у вас воспаление лёгких. Это не страшно, вскоре вы встанете на ноги.
— Все ясно, — глядя в одну точку, только и сказал я, чувствуя, что теперь беспокоиться не за что.
Медсестра, понимая, что пока она здесь больше не нужна, покинула палату, и ее присутствие заменил кое-кто другой.
Дверь открывается, и в помещение входит тот, кого я всецело ожидала, но не так, как ныне, и тогда на моем лице отобразился испуг. Индус по имени Солнце, накинув на плечи белый халат, неспешно приблизился к моей кровати и опустился на стул.
Молчание мужчины носило совсем другой характер.
Он закрыл глаза.
— Ничего не надо бояться. Совершенно ничего. Игра станет твоим смыслом, ты просто станешь другим человеком. В другой жизни. Я знаю, что тогда ты будешь по-настоящему счастлива…
— Я думала, что все будет иначе… — Я говорила обрывками фраз, не справляясь с болью в груди. — Извини, пока не могу Велдону дать точный ответ.
— Я знаю, — вздохнул юноша. — Просто решил навестить тебя. Как ты?
— Боже мой, само Солнце обо мне заботится! — воскликнула я с улыбкой, поднимая руки. — Никогда бы не подумала.
— Только потому, что с недавних мы в ответе за тебя. Такую душу нужно беречь. — Индус оперся локтями о край больничной кровати. — Ну, Джулия, рассказывай, как тебе раньше жилось? Мне очень интересно!
Flashback
Тень актёра дрожала на фоне потолка. На коленях у мужчины, смотрящегося в освещенное со всех сторон зеркало, свернулась кошка.
Каждый месяц перед выходом на сцену актёр торопливо отрабатывал танцевальные связки, повторял вполголоса вокальные партии, однажды даже за пять успел переодеться в нужный костюм, в то время как был в мужской сорочке. Грелль настолько воспевал этот театр, что не представлял и дня без него. Невзирая на любимые и не очень роли, Сатклифф вкладывался на все сто процентов, целиком отдавался публике, дарил ей себя, как нечто прекрасное, божественное.
Сегодня в очередной раз приверженный к сцене Грелль упражнял голос: многих своих коллег по цеху поражала лёгкость его вокализации, какую можно только сравнивать с великими оперными певцами. Беспрерывно, переходя от одного упражнения к другому, голос Сатклиффа расширялся в диапазоне и мог брать самые высокие ноты. Это умение напополам с актерским мастерством переросло в увереннотсь вытсупать на сцене.
Слабо завязанная косынка, закрывающая рот, сползла на плечи, когда Игрок повернулся на звук открывающейся двери.
В гримерную вошёл Велдон.
— Почему до сих пор не готов к выходу? Грелль, почему такой расслабленный? Я тебя не узнаю.
Грелль согнал с колен свою кошку и встал.
— Я имею право хотя бы раз делать то, что мне нравится? — Лицо у жнеца было изнеможденное и бледное, как у поганки: двух мнений быть не может — он устал.
– К твоему глубокому огорчению, нет… Через пару лет отдохнешь, пожалуй… - но за словами чародея таилась недосказанность.
Яркие образы и мощный голос жнеца очаровали всю современную публику. Девушки просто-напросто сходили с ума. Да чего уж там — почти никто не мог устоять перед Игроками, один из которых выделялся больше всех.
А что теперь… Всё изменилось. И спектакли, и внешность. И то, и другое вызвало недоумение, но в то же время не могло разочаровать.
– Да боже мой… — Сатклифф закатил глаза. — Почему всё именно так? Я приспосабливался ко всем условиям и обстоятельсвам, но теперь я так больше не могу… Я всегда чувствую себя чужим… И мне счастливого прошлого со смертной забыть ни в коем случае не позволит душа. Пусть даже если нам быть вместе нельзя. Все, — твердо сказал он. — Я решил… Я… Я отказываюсь играть!
Для Велдона это было большим ударом, и реакция вполне соответствовала:
– Что? Просто так берешь и отказываешься? После трехсот лет непомерного труда?
– Ты ожидал чего-то другого? — Грелль, в который раз стоящий на своём, смерил волшебника долгим взглядом. — Почему остаток своих дней нужно проводить здесь, в заточении?
– А если я скажу о ней, то в какую сторону повернется твое решение?
— К Джулии даже не смей пальцем прикасаться. Пусть она живет своей жизнью.
— Не тебе распоряжаться ее судьбой.
— Если я попал под пристальный надзор, это не значит что может быть задействована моя личная жизнь.
— Твоя? — удивился колдун. — Насколько я знаю, к ней Джулия никакого отношения не имеет.
Грелль не выдержал, толкнув Велдона в плечо:
— Ошибаешься.
Тот не обратил на ярость жнеца никакого внимания, лишь провёл ладонью по ткани рукава, педантично смахивая пылинки:
— Надо же, спустя столько лет я узнаю, что сильное сердечко жнеца пронзила стрела Амура. Пробил его час, и он познал, что такое счастье, да?