Букет для хозяйки
Шрифт:
– Ойва Хяркинен, ОЮ "Лемминкяйнен".
Все рассмеялись. Алекс тоже расхохотался, осознав никчёмность сво-его перевода. Отсмеявшись, он добавил серьёзным тоном: - Господин Хяр-кинен, представитель фирмы "Лемминкяйнен", руководитель группы, осу-ществляющей поставку книжного склада в город Можайск, согласно контракту...
– он без запинки назвал номер контракта и дату его подписания.
Обращаясь к Андрею, Ойва Хяркинен спросил, говорит ли господин Соколов по-английски. Андрей развеселился хихиканьем и объяснил через Алекса причину своего внезапного и невежливого смеха:
– Есть такой замечательный
Алекс переводит:
– Хауска вяхян (очень немного).
– О!
– оживляется Хяркинен.
– Саксаа! Das ist gut. Ich lerne saksaa in der Schule (я изучал немецкий язык в школе). Was ist das "чьють-чьють"?
Алекс переводит:
– Хауска вяхян (очень немного).
Хяркинен смеётся очень добро:
– Ich auch "чьють-чьють".
Впереди идёт "шибздик" Мишкин, косолапя носками сапог внутрь. За ним поспешает Андрей Соколов с рюкзаком за плечами. Вереницу замыкают Ойва Хяркинен (он несёт сумку с продуктами) и Алекс (он везёт чемодан на колёсиках). Ручка чемодана вытаскивается не настолько высоко, чтобы было удобно для такого высокого человека как Алекс, поэтому ему приходится сгибаться в сторону чемодана. Это делает его стройную фигуру сутулой и скособоченной. Вереница похожа на небольшое стадо гусей, вышагивающих к привокзальной площади. В Хельсинки значительно теплее от близости моря. И небо повыше, и не так сумеречно, как в Выборге.
V
Центральный железнодорожный вокзал расположен в самом центре финской столицы. Через просторный холл основного корпуса "гуси" выходят на обширную площадь. Вся она ярко освещена оранжевым электрическим светом. Андрей "по-гусиному" вертит головой, всё ему интересно. Он оборачивается, смотрит на здание вокзала. Хяркенен замечает его любопытство, сам смотрит на вокзал и говорит, шепеляво сюсюкая, Алекс переводит:
– Это один из шедевров финской архитектуры. Автор знаменитый архи-тектор Элиэль Сааринен.
Пока он это говорит, Андрей, запрокинув голову и придерживая рукой шапку, чтобы она не упала, разглядывает здание вокзала. Огромное, как египетские пирамиды, но на них непохожее. Фасад облицован терракотовыми гранитными блоками. Центральный вход (он же выход) - огромная арка, с многочисленными разноширокими сводами. Арочные своды окаймляют здоровенный витраж с часами по центру. Позади высится длинная башня, напоминающая палец, показывающий неприличный жест. Наверху башни тоже часы. Это удивительно, но часы над входом и часы на башне показывают одно и то же время. Смешные эти финны: что им одних часов мало? По бокам от арки четыре каменные фигуры. Застыли, будто часовые на посту. По два с каждой стороны от входа. Лица у них задумчивые, мрачные, строгие. Северные. Улыбаться здесь некогда. Природа не способствует. В руках они держат большие шары, похожие на глобусы. На самом деле это такие светильники. На севере должно быть много света, чтобы не заскучать грустью.
На противоположной стороне площади красивое здание с башнями. Перед ним сидит задумчивая скульптура. Нога закинута на ногу.
– Что это за дядька там сидит?
– любопытствует Андрей Соколов, чтобы показать свой интерес человека, приехавшего из большой страны.
– Это памятник классику финской литературы Алексису Киви, - отвеча-ет Хяркинен, Алекс переводит: - наш Толстой. Не читали? Здорово пишет.
Андрей молчит, потому что не знает, что сказать. Хяркинен улавливает неловкость момента и спешит перевести разговор в другое русло:
– Позади него здание национального театра.
– Алекс переводит.
– Вот как, - говорит Андрей Соколов.
Мишкин начинает нервничать, переступая ногами, и выразительно по-глядывает на часы. Эта светская болтовня ему надоела, ему хочется домой. Обращаясь к Соколову, он, едва сдерживая раздражение, говорит:
– Ещё успеете налюбоваться красотами Хельсинки. Сейчас вас Ойва Хяркинен отвезёт в гостиницу. Завтра, как позавтракаете, приезжайте к нам в офис. Я вас отвезу в бухгалтерию Торгпредства. Там вам выдадут валюту.
– Приблизив своё сморщенное личико к уху Соколова, он вполголоса проце-дил: - Не забывайте каждый день мне звонить, чтобы я всегда знал, где вы находитесь. Вот вам моя визитная карточка.
– Ойва, - обратился он на плохом английском к Хяркинену, - помоги господину Соколову завтра добраться до нашего офиса. О, кей?
– Yes, Yes, - торопливо соглашается Хяркинен и говорит Андрею, под-мигивая: - Натюрлихь, Herr Sokoloff.
– Выходит, что вы, Дмитрий Анатольевич, мой начальник?
– спрашива-ет Соколов, игриво сузив глаза, изображая шутку юмора. Я правильно понял?
– Вы понимаете правильно, Андрей Николаевич.
– Значит, вы - начальник, я - дурак.
– Это вы сказали, - сухо ответил Мишкин.
Ойва стрижен "под ёжик". У него немножко рыхлое бабье лицо, напо-минающее опару для дрожжевого теста. Бородка мягкая, рыжеватая, едва заметная, растёт под подбородком, шкиперская. Всё остальное лицо чисто выбрито. Очень обаятелен, глаза весёлые, искрятся.
– А если я буду находиться там, где нет телефона?
– спрашивает Анд-рей у Мишкина, немножко вызывающе. Всё же начальник главка.
– Надо находиться там, где есть телефон. Тем более, что в Финляндии нет таких мест, где нет телефона.
– Я буду находиться под надзором?
– Не говорите ерунды. Это моя работа.
– Ну-ну!
– говорит Андрей со значением неприятия.
– Ну-ну, подковы гну, - говорит "шибздик" с обидой в голосе.
Группа подходит к светло-серой машине "Вольво". Это машина Хярки-нена. Дмитрий Анатольевич Мишкин, прощаясь, всем пожимает руки, при-ветливо улыбаясь. Протокол обязывает.