Букет для хозяйки
Шрифт:
Образование в Финляндии бесплатное. Однако студенты должны на свои деньги покупать учебники, тетради, письменные принадлежности и снимать жильё для проживания. Детей финны особенно не балуют. Задача родителей заключается в том, чтобы довести своё чадо до окончания сред-ней школы. А дальше "ребёнок" должен сам заботиться о себе. Такие отно-шения между родителями и детьми практически во всех семьях. И даже в очень богатых. Поэтому студенты здесь стараются хорошо учиться, чтобы скорее пройти курс. Ни один из преподавателей не поставит студенту зачёта, если он не покажет достаточного уровня знаний. Ни за взятку (это абсолютно исключено), ни по блату, ни по душевной доброте. Университет очень доро-жит своей репутацией и не может допустить, чтобы из его стен выходили не-учи. Поэтому здесь обычная для вузов Советского
– Я тоже вот всё время где-нибудь подрабатываю, - говорит Светлана каким-то извиняющимся тоном, будто хочет оправдаться.
– Вот сейчас, как видите, подрабатываю переводчицей.
– Светлана, - вдруг решился спросить Андрей.
– Если не хотите, можете не отвечать. Эта тема может быть вам неприятна. Почему вы развелись?
– Отчего же, я вам отвечу. Постараюсь быть откровенной. Финны хоро-ший, трудолюбивый, честный народ. Но они какие-то скучные. Это не по мне.
– Ещё один вопрос, этот, наверное, последний. Как вы без мужчины?
Светлана рассмеялась. Будто изо рта у неё посыпались лесные орешки и покатились по полу во все стороны.
– Почему же так уж совсем без мужчины? Этого добра всюду хватает. Признаюсь: устала отбиваться. Нашла себе достойного человека. Он не мо-лод, зато богат. Меня любит. Чего ещё надо...
– Она хотела продолжать, но в это время её и Андрея позвали обедать. Печенье в кармане раскрошилось, пришлось крошки незаметно выбрасывать.
Завершая свой рассказ, Андрей закончил его следующими словами:
– На основании этого отдельного мнения разведённой русской женщи-ны нельзя, как мне кажется, делать обидные для финских мужчин обобще-ния, хотя ты знаешь мою страсть к обобщениям. Скажу честно, что за время моего пребывания в Финляндии я имел возможность повидать и другие смешанные пары, где русские жёны были вполне счастливы, а их финские мужья были веселы и любили своих верных русских жён.
Однако снова, как прежде, "вернёмся к нашим баранам" по ставшему крылатым выражению дотошного адвоката Пьера Патлена, приведённому в романе Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль". Первое ознакомительное пеше-ходное путешествие Андрея Соколова закончилось там, где кончились за-помнившиеся ему жилые дома и начинался лес. Скорее, не лес в привычном понимании этого слова, а лесопарк. Через сквозящую, сорящую оставшейся листвой растительность он видит, как по дорожкам, усыпанным мёрзлыми почерневшими листьями, смешанными с конскими яблоками, остро пахну-щими нашатырем, проскакивают (кто рысью, кто галопом) всадники на сытых лошадях, приподымаясь на стременах. Андрей слышит перебивчатый топот копыт и храп лошадей, пытающихся избавиться от удил. Они доставляют им неприятную боль и бьют по дёснам. Андрей говорит мне:
– Ты знаешь, мой друг, я считаю, что после женщин самое совершен-ное создание творца, это, несомненно, лошади.
Забираться глубоко в лесопарковую зону Андрей не рискует и возвра-щается в гостиницу. Хочется пить, в небольшом приземистом холодильнике стоят тёмные бутылочки пива, но за пиво надо платить. Андрей пьёт воду из-под крана, подождав, пока сольётся тёплая. Пересаживается на гостиничный диван, придвигает к себе красную сумку, впервые после нескольких дней выжидания расстёгивает на ней молнию, чтобы проверить, как поживают его харчи, привезенные из Москвы. Сайки заплесневели, кажется, насквозь. Чтобы в этом убедиться, Андрей достаёт складной нож и начинает обрезать заплесневевшие куски. Добирается до сердцевины, но она тоже, увы, прогнила. И пахнет противно старой плесенью. Приходится выбросить обе искромсанных позеленевших сайки в корзину для бумаг.
Доходит очередь до бородинского хлеба. Андрей начинает нервни-чать. Вопреки устоявшемуся мнению, что бородинский хлеб якобы не плес-невеет, две буханки, которые привёз Андрей, покрыты зловещей светло-зелёной плесенью. Правда, не полностью, сплошным покровом, а как бы островками, язвами, устремлёнными внутрь, в мякоть, чтобы придать всему хлебу красивую мраморную окраску, как в гнилом болоте. Обычный корич-ный аромат бородинского хлеба с зёрнышками тмина, перебивается против-ным запахом плесени. Андрей морщит свой огромный нос и запихивает об-резанные остатки бородинского хлеба обратно в продовольственную сумку. Чтобы хлеб не задыхался, он оставляет молнию расстёгнутой. Андрей пока ещё не знает возможностей морозильной камеры обычного бытового холо-дильника. Дальше у меня не будет повода поведать об этой истории (расска-занной мне Андреем Соколовым), поэтому рассказываю её теперь.
X
Под началом Ойвы Хяркинена работал (в числе нескольких других со-трудников и сотрудниц) добродушный толстый малый Мика Смоландер. У него был большой от обжорства живот, раздавшийся зад, два подбородка, маленькие слезящиеся глазки и волчий аппетит. Он постоянно что-нибудь жевал или грыз. Он был молчун, но было заметно, что ему хочется погово-рить по душам. Однако ему мешал характер. При виде Андрея Соколова он каждый раз приветливо, но криво улыбался и что-то говорил шепеляво по-фински. Русского языка он не знал в совершенстве.
Однажды (рассказывал мне Андрей в порыве воспоминаний) Андрею надо было "срочно" ехать в какой-то отдалённый город (не помню уж, какой именно) с целью получения командировочных расходов, что служило ему регулярным подспорьем. Ойва в это время куда-то уехал или заболел (причину его отсутствия Андрей тоже не мог вспомнить), и с Андреем поехал Мика Смоландер. Переводчиком, к радости Андрея, был Алекс. Поехали они втроём на машине Смоландера, у него был какой-то поддержанный "японец". Смоландер загрузил в багажник большую картонную коробку, гнёзда которой, похожие на глубокие прямоугольные норки, были забиты банками с пивом. Такую же коробку, но с банками джин-тоника, Смоландер поставил рядом с собой, на заднее сидение, на котором расположился сам. Довольно вольготно. Кстати, рассказывал мне усмехаясь Андрей, он тогда впервые узнал, что существует такой лёгкий хмельной напиток под названием "джин-тоник", и с любопытством разглядывал жестяные банки (из тонкого алюминия), в которые были разлиты оба напитка: пиво и джин-тоник (по сути дела, то же пиво, только слаще). До этого Андрей видел такие банки только в магазинах. Такую банку можно было легко вскрыть, потянув за прижатое колечко пальцем, словно выдёргивая чеку из боевой гранаты, собираясь метнуть её в сторону коварного противника. При этом открывалось аккуратное отверстие-дыра, похожая на унылый рот древнегреческой маски, и можно было, обходясь без стакана, потягивать прямо из вскрытой банки то, что в ней было заключено. После того, как банка освобождалась от содержимого, перемещавшегося в живот любителя лёгких хмельных напитков, она, эта банка, становилась лёгкой, как "пух из уст Эола", и её можно было без труда смять рукою. Обычно такие смятые банки не выбрасывали, чтобы не портить окружающую среду, а сдавали, получив за это какие-то жалкие гроши.
Мика Смоландер сказал Алексу, чтобы тот садился за руль, а сам за-пихнул своё большое жирное тело позади Алекса, по соседству с коробкой джин-тоника, и, что-то угрюмо буркнув, стал опустошать банки одну за дру-гой. С перерывами, чтобы перевести дух.
– Что он сказал?
– спросил Андрей у Алекса.
– Он сказал: поехали!
– ответил Алекс.
И они поехали. Алекс хорошо вёл машину, и она его доверчиво слуша-лась. Время от времени, болтая с Алексом о всякой всячине, Андрей слышал, как позади него хлопает (со звуком вырывающихся из кишечника газов) вскрываемая Микой Смоландером очередная банка джин-тоника и раздаются редкие, с подсасыванием, громкие глотки. Ехали они долго. Иногда останавливались на обочине, возле голых кустов, чтобы Смоландер мог освободиться от накопившейся в его обширном мочевом пузыре излишней ненужной жидкости. Он испытывал блаженство, расстегнув ширинку, и долго стоял, широко расставив свои толстые ноги, зажмурившись и журча.