Буковый лес
Шрифт:
Оказывается, на самом деле, это совсем другие люди! Странные такие, как инопланетяне! Их женщины могут безудержно и заразительно смеяться прямо посреди улицы, мужчины не стесняются при всех их обнимать за плечи, даже целовать, и никто не думает, что эти женщины «испорченные». Они могут за столом вместе с мужьями пить пиво и некоторые даже умеют курить. Мужчины и женщины ласкают своих детей, они не кричат на них и не ругают постоянно.
Да ещё мужчины могут сами ходить с детьми на прогулку! Без женщин. Просто взять своих детей и пойти с ними гулять. Они не будут стесняться, что встретили знакомого, и теперь весь Город узнает, что он «не мужчина», а настоящая «баба»,
Они не рвут цветы на газонах, а даже поливают их, что-то вырезают из цветной бумаги и делают аппликации. И девочки вообще не стесняются, что они родились девочками, они пищат и капризничают, чтоб их приласкали. Ещё в этом параллельном мире есть дома. Ах! Какие в этих параллельных мирах дома! Маленькие, совершенно кукольные домики с деревянными балконами, с которых свешиваются цветы под смешным названием «петунии». Петунии в узких, длинных горшках перемешиваются друг с другом, как акварели и очень сильно пахнут, но только ночью. Домики с клумбами и дорожками из белого камня, с вышитыми занавесками под резными наличниками. Линда вспомнила о новых «девятиэтажках», где лифты не работают, потому что шахты доверху забиты отходами, и её мутит от вони, которую издаёт гниющий мусор.
У тех, у странных людей есть праздник, и Линда об этом твёрдо знает, это совершенно загадочный праздник, который называется «Рождество». Когда оно, это самое «Рождество» приходит по календарю, никто вокруг не знает, в Городе, да и в стране его не празднуют, но все говорят, что этот праздник всё равно что наш Новый год, но не такой интересный.
Да! Новый год, это, безусловно, сказка!
Под Новый год даже Город стараются приукрасить – на высокую сосну около горсовета вешают гирлянду из, крашенных масляной краской, разноцветных лампочек и кладут куски матрасной ваты. В прошлом году написали на красном полотне белой зубной пастой и повесили на сосну полотно: «С Новым 1979 годом!» К вечеру вместо снега пошёл дождь, и зубная паста потекла. Навряд ли, у тех, в параллельном мире есть транспаранты из зубной пасты. Значит, это неправда, что на Рождество у них некрасиво.
Линда представляет, как тихо подходит к заснеженному окошку с желтоватым, тёплым светом, встаёт на цыпочки и осторожно заглядывает в него. Она видит нарядную ёлку и блестящие коробки под ней. Целая куча разных коробок – больших, маленьких, опоясанных разноцветными яркими лентами, как на картинках в детской книге.
Конечно, как говорит мама, подобные коробки – «мещанство и признак дурного тона», но… но так хотелось бы хоть разочек увидеть … просто увидеть такую широкую ярко-красную ленту от подарка! Ну, и пусть это «мещанство»! Хотя, по мнению Линды, подарки, даже завёрнутые в газету, тоже получать очень даже приятно… И всё же, хоть разочек… один бы только разочек взглянуть на такую ёлку со свечами… И ленты, наверное, атласные и блестящие…
Ой, – сама с собой смеётся Линда, – я сейчас подглядываю в чужие окна, как андерсеновская «Девочка со спичками!» Это же сказка! Глупости какие-то! Наша страна – лучшая в Мире! Мне что – подарков мало?! У меня всё есть! И всегда было! Вот если бы только ещё можно было спокойно стоять в очереди за хлебом, и сзади бы никакой дядька не тёрся об тебя, а когда повернёшься, чтоб посмотреть, чего ему там сзади надо, не делал бы вид, что очень внимательно рассматривает в окно гастронома такой архитектурный шедевр, как здание с забитой лифтовой шахтой напротив, было бы вообще замечательно и без этого буржуйского Рождества.
Не, правда, лучше бы в тёткиной коробке были пирожные! Да и пусть растаявшие, зато привычные, не будоражащие душу «шу» или «эклеры» с коричневой, ужасно сладкой подливкой сверху, которую Линда всю жизнь отколупывала ногтем и выбрасывала. Она знает, что такая подливка называется «глазурь», но ей не нравится это слово, похожее на «всевидящее око». Она её терпеть не могла. Когда Линда была маленькой, ей казалось, что «глаз-урь» за ней всё время из коробки подглядывает.
А тут под крышкой – железная дорога! Совсем как настоящая, но очень маленькая: чёрный с красным живой паровоз и к нему в комплект – настоящие вагончики разного цвета – длиннющий товарняк – коричневые, чёрные, тёмно-зелёные. Собранные, казалось бы, под микроскопом, с нереальной немецкой скрупулёзностью, с мельчайшими деталями. Настоящие, настоящие, живые и работающие. Вот и рельсы, и пульт управления. А вот на пульте приклеенная бумажка всё для того же выросшего Рафа, не владеющего немецким языком – «задний ход». Это же целая замечательная деревня с окрестностями. Тут есть несколько деревьев, мостик, и тут же…
Линда поднесла маленький пластмассовый домик к носу и закрыла глаза. Она была уверена – это он, тот самый, знакомый домик. Петунии на балконе должны пахнуть! И в самом деле… В самом деле, в ту же секунду она ощутила совершенно восхитительный аромат. Нежный и тонкий, как китайский шёлк… или как застывший в воздухе финальный аккорд органа…
Это пахли, посаженные хозяевами домика, цветы. Только почему белокурая леди и высокий господин посадили на своём балконе одни белые? Ведь если посадить белые вперемешку с красными, то издали покажется, что домик залит розовой пеной.
Линда схватила домик и, заскочив в «детскую» комнату, уселась за письменный стол. В ящике лежали фломастеры. Выбрав красный и поярче, она, высунув кончик языка от усердия, стала пририсовывать недостающие красные цветы. Получалось безумно красиво!
– Ты что делаешь? – Мама почти вплотную подошла совершенно бесшумно. Где она так научилась ходить? Или они с папой специально по всей квартире настелили ковры и коврики, чтоб легче было Линду «контролировать»?
– Я? – Линда резким, давно отработанным движением живота, задвигает ящик письменного стола внутрь.
– Ну не я же, – мама уважала остроумие.
– Я делаю уроки! – У Линды чистый комсомольский взгляд и открытое лицо.
– А-а-а… – Мама казалась очень разочарованной. С сестрой своей она уже помирилась, и теперь надо было выбирать, или снова читать «Литературную газету», или отчитывать Линду. Пожалуй, мама выбрала второе, но Линда всё, как обычно, испортила, – давай, давай, делай… так! – Вдруг, словно вспомнив о чём-то очень значительном, взбадривается мама, – надеюсь, ты не собираешься играть, как дурочка этим па-ра-во-зам? – Когда мама хочет вложить особое презрение к чему-то или кому-то, она коверкает слова и меняет ударение.
– Я?!
– Нет, я! Не придуривайся, знаешь!
– Да я просто удивилась, что ты такое спрашиваешь! Мне же к институту надо готовиться! Оценки исправлять…, – Линдины глаза очень круглы и по-детски доверчивы.
– Хорошо, что ты это понимаешь! Ну, давай, делай, делай уроки. Только не заставляй меня, чтоб я что-то проверила. А эту дрянь, – мама кивает в сторону салона, – я даже Юзику не покажу. Зачем ему? Он тренируется, ему есть чем заняться. Пусть, когда поедет домой, – мама мотнула головой в сторону кухни, – заберёт обратно.