Булавин (СИ, ч.1-2)
Шрифт:
Работа закипела, стали прибывать нанятые за деньги подсобники, и наслышанные об удачливости молодого Булавина молодые казаки, желающие составить мою дружину. Так я стал превращаться в пограничного лорда, который думает совсем не так, как вольный атаман. Раньше-то что, бегом-бегом, только вперед, ограбить врага и вовремя скрыться, а теперь все не так, я обязан держать определенный кусок территории и заботиться о вверенных моему попечению людях. И это хорошо еще, что имеются деньги, строители, верные соратники, а самое главное спокойное время
В суете пролетел август и сентябрь, а первого октября в Булавинск, так стала называться моя крепость, прибыл владетель городка Эльбузд и мой дядя Петр Афанасьевич Булавин, среди закубанских кочевников, черкесов и турок Хасана-паши весьма уважаемый человек, имеющий под своей рукой больше сотни казаков. Между нами состоялась беседа один на один, а затем втроем, к нам добавился окрепший и умиротворенный полковник Лоскут. И в итоге было решено, что в любом случае, мы союзники, которые должны оказывать друг другу помощь, не взирая ни на что. Приоритет - защита Древней Крови. Для меня этот договор значил многое, так как дядя обещал извещать меня о всех передвижениях закубанцев в нашу сторону и, по возможности, останавливать их, тем более это его прямая обязанность перед Ачюевским владетелем.
Петр Афанасьевич пробыл у меня в гостях два дня, навестил Поздеевку, и отправился обратно на реку Эльбузд. После него меня покинул Лоскут, которого ждали большие дела в Черкасске, и остался я один на один со всеми своими проблемами и делами. Но поскольку все было отлажено, я не переживал, уже начал привыкать к своей новой жизни и сильно надеялся на то, что после свадьбы, мне будет, куда привезти Алену, ибо жить в отцовском доме или Царицыне, не хотелось.
– О чем задумался, Никифор?
Оторвав взгляд от пламени костра, на которое смотрел, я обратил внимание на Ивана Черкеса, который задал мне этот вопрос.
– Представляю, как мы здесь зимой жить станем.
– А-а-а, - Черкес беззаботно взмахнул рукой, - все будет хорошо. Женатые ватажники до весны на старых местах останутся, а на нас, на двадцать-тридцать человек, донжона хватит.
– А стены? А рабочие?
– Ты же сам сказал, что временный палисад поставим, а строителей расселим в бараках. Значит, так все и сделаем, а иначе, зачем нам столько бревен и досок понавезли.
– Что не пропадем, это понятно. Вот только все как-то неустроенно и смутно, и от этого мыслишки разные в голову лезут.
– Плюнь и разотри, атаман. Лучше давай представим, как мы в этих местах через пару лет заживем.
– Ну, давай. Вот ты, Иван, как свою жизнь видишь?
Черкес наморщил лоб, шмыгнул носом, и сказал:
– В крепости дом каменный поставлю. Женюсь, обзаведусь хозяйством и с тобой буду в походы ходить, а то здесь как-то скучно.
– И все?
– Ну, да. По мне, так больше ничего и не надо.
– Понятно, - оглядев остальных боевых товарищей, обратился уже к ним.
– А вы что думаете?
– Я как Черкес, только вот походами не горю, хочу большое хозяйство завести и на месте осесть.
"Вот и крепостной кастелян, он же комендант", - подметил я, и кивнул в сторону Семена Кольцо:
– Ты?
– Я бы завод кирпичный поставил, вроде тех, что у тебя под Черкасском стоят. Предприятие приносило бы доход, а жить мне лучше здесь.
– А если я тебе предложу долю от моих производств, и ты станешь управляющим, который расширит производство?
– Не откажусь, только доля должна быть достойная.
– Посмотрим, как покажешь себя.
– Взгляд на Смагу Воейкова.
– Что у тебя?
Смага, отличный боец и неплохой тактик, которого я прочил в десятники, сказал:
– Пару лет с тобой, а потом хотелось бы самому ватагу собрать.
– Неплохо, и по делу.
Последним, кто не высказался, был Митяй Корчага. Все мы посмотрели на него, но он молчал и Иван поторопил его:
– Чего тянешь, односум? Скажи, как свою жизнь видишь?
Митяй тяжко вздохнул, мотнул светлой выгоревшей на солнце шевелюрой и выдавил из себя:
– Хочу на Русь вернуться и с боярином своим за невесту посчитаться.
– Ну, а дальше-то что?
– спросил я.
– Никогда об этом не думал.
– А надо бы думать, друже. Ненависть она ничего не созидает, а только разрушает человека изнутри. Поразмысли над этим, и когда прикончишь боярина, а ты это сделаешь, то должен будешь вернуться назад и начать жизнь заново.
– Это уж как получится, атаман.
Тем временем, костер прогорел, мы обсохли, собрали добычу и отправились к своей крепости. Вернулись часам к трем дня. Битых уток отдали на кухню, чтобы на ужин была мясная порция для рабочих, а сами прошлись по стройке. Я переговорил с Таганком, пообещал ему до дождей озаботиться подвозом кирпича из-под Черкасска, и расплатился с работягами из Хомутовского городка, которые честно отработали неделю и возвращались к своему хозяйству.
Самый обычный день, вот только появились мои дозорные казаки из ватажников-холостяков, и не одни, а с неожиданным гостем, подтянутым черноволосым мужчиной лет двадцати пяти, руки которого были привязаны к луке седла. Если судить по носу с горбинкой, черным как смоль волосам и еще некоторым незначительным признакам, таким как посадка в седле, то вылитый черкес. Однако одет этот человек как русский офицер, а конкретней, как поручик лейб-гвардии. Необычный в наших краях путешественник, и можно даже сказать, что немыслимый. Один, на донском пограничье, да еще и в униформе. То ли по нужде здесь оказался, то ли на голову плохой. У нас таких граждан не любят, война с Россией закончилась относительно недавно и память о ней еще жива в сердцах людей, так что запросто могли офицера как шпиона пристрелить, и в дальнем овраге прикопать.