Булавин (СИ, ч.1-2)
Шрифт:
– Пора начинать, - с неистребимым немецким акцентом сказал полный человек в светло-синем парадном мундире с орденской лентой на перевязи.
– Да, пожалуй, - согласился с ним второй, высокий мужчина с несколько вытянутым породистым лицом в простом зеленоватом кафтане и треуголке. Затем, он взмахнул рукой в направлении пехотного майора, стоящего неподалеку.
– Начинайте!
Повинуясь команде, забегали солдаты и драгуны, дворянские холопы и слобожане, закипела работа, и в этот момент только самый глупый человек не понял, что же ожидает лично его и всех остальных пленных.
Появились крестьяне из окрестных деревень с заступами в руках, с тысячами толстых
Пленников выдергивали из общей массы целыми десятками, насаживали их на колья, а те, в свою очередь опускали в вырытые крестьянами ямы. Люди кричали от боли и корчились от непереносимых мук. Некоторые пытались сопротивляться, но все было бесполезно, попытку вырваться или освободиться от пут, солдаты давили сразу же, а мольбы и проклятия умирающих людей, не трогали озверевших от вида крови палачей.
Закончились колья, и запылали костры. Прожорливое пламя взвилось к синему безоблачному небу, и связанные люди полетели в огонь. Раз-два, взяли! Раз-два, за руки, за ноги, раскачали человека, и полетел он в пекло.
– Будь ты проклят, тварь!
– кричали одни в сторону Долгорукого.
– Господи помоги!
– вторили им третьи, взывая к небесам.
– Пощадите!
– молили третьи.
Все зря. Князь мстил за своего брата и выполнял повеление царя, и потому был неумолим. При этом нельзя сказать, чтобы казнь доставляла ему удовольствие или Василий Владимирович был тварью, которой доставляет удовольствие видеть мучения умирающих людей. Нет, он просто делал свою работу, отдавал приказы, и время от времени подбадривал своих офицеров:
– Быстрее, господа!
И вот, от всех пленников осталось только с полсотни человек: израненный сотник Гулыга, битюгский гультяй Ромашка Желтопятов, посадские люди, помогавшие донцам в захвате Воронежа, и самые знатные казаки.
Князь и генерал Боур, ступая по крови и грязи, устилавшей поле, нервно морща носы, которые улавливали не самые приятные ароматы, подошли к еще живым бунтовщикам, большинство из которых находилось без сознания, так как они пытались сопротивляться. Командиры царской армии посмотрели на них, перекинулись несколькими фразами на немецком языке, и последовал новый приказ князя:
– Разбить мятежникам все суставы на руках и ногах, и бросить здесь. Проследить, чтобы они пролежали до темноты, затем добить.
Все тот же пехотный майор, от которого шел густой сивушный перегар, пошатываясь, мотнул головой и отправился исполнять приказ. Долгорукий и Боур вернулись в захваченный Воронеж, а людей, которым судьба не улыбнулась, бросали на бревна. Дюжие солдаты молотами и ломами крушили тела бунтовщиков и бросали их на истоптанную и изгвазданную траву. Над ними парили стаи черных воронов, чуявших для себя поживу, и крестьяне, которых пока никто с поля не отпускал, мелко и быстро крестились и шептали молитвы. Еще один день войны подходил к концу.
Войско Донское. 12.04.1708.
Согласно приказа войскового атамана, на Воронеж выступала тысяча казаков, два полка по пятьсот человек, и два бурлацких пехотных полка, по две тысячи солдат в каждом, плюс к этому обоз. Казачьи сотни стояли в лагерях под Черкасском, пехота находилась там же, и сборы в поход были не долгими, команда дадена, ночь суеты и беготни, и войско готово. Пора выступать, однако казаки и бурлаки начали марш на Воронеж без своего войскового атамана. И причина, по какой Кондрат задержался, была серьезная. В Войско Донское, со стороны Кубани, прибыл полномочный посол
Разумеется, Алей-ага двигался по донским землям не в одиночестве, а под охраной, человек серьезный. Это два десятка янычар, полсотни крымских сейменов и полсотни кубанских казаков, во главе со своим главным атаманом Савелием Пахомовым. Вдобавок к этому имелись и слуги, еще около трех десятков человек. Конечно, это не Великое Посольство, но для наших окраин делегация представительная и, первоначально, планировалось встретить ее в самом Черкасске. Однако Алей-ага прислал гонца и попросил не афишировать его приезда. Официально он направлялся в Азов для встречи с губернатором Толстым, и к казакам посол никакого отношения не имеет. Опасения турка были понятны. Война между Турцией и Россией закончилась не так давно, и сейчас султан Ахмед Третий был занят тем, что наводил порядок в своей империи, а значит пустые конфликты с Петром Первым ему были не нужны.
Нет проблем, Кондрат и Лоскут, люди не гордые и понятливые, и взяв в сопровождение три сотни отборных казаков, сами выехали навстречу Алей-аге. Сутки хода, и возле Кагальницкого городка произошла встреча между послом Османской империи и донским войсковым атаманом.
Время полдень, кругом холмистая степь с зеленой травкой, раскисшая грунтовая дорога, и два конных отряда, разделенных полусотней метров дороги. Над гостями реет зеленое знамя пророка, а по бокам от него красуются малый бунчук янычарской оры и хоругвь с крестом кубанских казаков. Второй отряд наш, три сотенных значка и кумачовое полотнище над атаманом.
Впереди турецких подданных сам Алей-ага, благообразный и солидный сухопарый мужчина лет пятидесяти с благородной сединой в волосах. В большом белом тюрбане с зеленой полоской понизу, в богатом халате, и на белом аргамаке. Рядом с ним еще два человека. Командир сейменов, стройный чернявый юноша на арабском скакуне и рослый пожилой казачина в жупане и папахе, наверное, Савелий Пахомов. Напротив них Кондрат, тоже при параде, дабы себя во всей красе показать.
Как по команде, после непродолжительной остановки, оба отряда, выезжают в степь, и останавливаются на дневку. Ставятся шатры, коней выгоняют на выпаса, разводятся костры, и в первых ночных сумерках, происходит встреча высоких договаривающихся сторон.
Лоскут и Кондрат направились к шатру Алей-аги в одиночку, и меня, конечно же, не взяли. Во-первых, мал еще. Во вторых, переговоры шли на турецком языке, который, так или иначе, но знали все старожилые казаки. У меня с этим, как-то не очень, два десятка фраз связать смогу, но и только.
В общем, данное событие прошло мимо меня, но о чем шла речь в шатре посла, я знал, так как Лоскут и отец, по возвращении из лагеря турок, обсуждали переговоры при мне и не стеснялись. Алей-ага делал очень прозрачные намеки на то, что было бы просто замечательно, если бы донские казаки встали под руку турецкого султана Ахмеда Третьего. Между прочим, этот правитель Османской империи очень неплохо относился к казакам, и был готов на многое, дабы они приняли его власть. Что совсем интересно, в последние пару лет Ахмед активно давил янычар, и его посол обмолвился, что казаки могли бы занять их место при дворе султана как его личная гвардия.