Булавин
Шрифт:
— А с вами, — Долгорукий глядел на них хмуро — что потом было? Как живы остались?
— Нас, Трофима, и Кондратья, и Василья, и иных старшин, и урядников, и рядовых козаков, и весь обоз разобрали. И четыре пушки, и всякую артиллерию, и запасы, и коней, и ружье, и все, что у нас было, взяли. А взяв, вели нас степью по речке Уразовой верст с пять. И стояли подле той речки и на том стану разбирали убитые тела, которых с собою увезли. И, разобрав, похоронили. А коней, и ружье, и все наши взятые пожитки меж собою дуванили.
— Сколько всего
— Убито от них, воров булавинцов, один полковник, да атаман, да рядовых козаков человек с 300 и больши.
— Что ж вы так оплошали? — Долгорукий свирепо глянул, сжал зубы, процедил. — Присягу великому государю забыли?
Старшины молчали, понурив головы, не смели шелохнуться. Помолчав, князь поднял опущенную в раздумье голову:
— Все ж таки с вами-то что случилось? Воры вас, что ли, пожалели, выпустили?
— Как воры нас на тот стан привели и, собрав всех в круг, говорили нам: которые из вас похотят с нами итить, и тем кони, ружье и платье отдадим. А которые не похотят, тех в воду посадим и перевешаем.
— Так. А вы?
— Мы, старшины и все Сумского полку казаки, которые у них, воров, были, единогласно сказали: кони и ружье, все ваши пожитки перед вами; а мы с вами итти не хотим. И после того они, воры, нас отпустили. Оставили у себя только Василья Савина и Кондратья Маркова, велели их держать за караулом.
— Как же вам, — обратился к ним майор, — удалось уйти от воров?
— Когда те наши казаки, — ответил Савин, — из обозу пошли, и мы замешались меж ими. И так ушли, воры нас не заметили.
— Повезло вам всем. А когда были у тех воров, что они меж себя говорили? Какие у них замыслы?
— Говорили те воры в обозе: одни, чтоб итти под Изюм; а другие, чтоб ударить и разорвать твой обоз, господин майор. А впрямь ли они по такому своему злому намерению учинить хотят, того мы подлинно не знаем. Только от них, воров, надобно иметь крепкое опасение, потому что их, воров, великое собрание.
— Сколько же их всего?
— По рассказанию их, воров, тысяч с 40.
— А сами вы приметили?
— Мы думаем: столько их не будет. А с 20 тысяч, конечно, будет. Да с ними ж было четыре пушки да четыре шмаговницы. С ними ж есть запорожцев с полковниками и с старшиною тысячи с полторы и больши. И прибавляетца к ним голутьба всякая. Да еще к себе ожидают запорожцев же в помощь тысячу человек.
— Скажите мне вот что: почему полковник, когда начался с ворами бой, мне вести не прислал?
— Как они, воры, на наш обоз напали и почела быть из пушечного и из мелкого ружья стрельба, и в то время в таких скорых часех о том к тебе, господин майор, в полк с ведомостью и о вспоможении полковник Андрей Кондратьев ускорить не послал, потому что оные воры послать не допустили, многолюдством своим захватили путь со всех сторон.
— Так. Теперь все ведомо. — Долгорукий помолчал, повернулся к Трофиму Яковлеву. — А ты что так тряпками обвязан?
— Голову те воры пробили да левую щеку ободрали.
— А вас?
—
— То-то ходите вы еле-еле. Ну, ин ладно. Дома-то были?
— Нет, господин майор. Не заходя в домы свои, пришли к тебе в обоз о том бое объявить.
— Ну, идите домой. Нет, погодите-ка. У вас в Сумском полку, я помню, старшин и казаков более тысячи будет? Правильно я говорю?
— Так, господин майор. 1200 человек.
— Все-таки как же вы так оплошали? Дали ворам подойти к нам тайно, изгоном. Почти половину полка потеряли!
— Так, господин майор. Около того. Еще мы хотели сказать: когда мы были у воров в обозе, видели у них одного волуйченина.
— Ну, и что?
— Мы его и раньше видели.
— Где? Кто он такой? Как его зовут?
— Калашник он, а как зовут и какого он чину, мы не знаем. А до приходу воровского был он у нас в полковом обозе, продавал хлеб и калачи.
— Так, так. Выходит, он и подвел воров тайно к вашему стану?
— Знатно, он и подвел.
— Каков он собой?
— Ростом тот калашник высок и долголиц, борода продолговата, рыжа.
— Где он теперь? В Валуйках?
— Нет, господин майор. Когда мы уходили от воров, он остался с ними, в их обозе.
После победы у Уразовой повстанцы Драного переправились через Донец. Сам предводитель, как узнали воеводы, «поехал к себе в Ойдар, где живет», а казаков распустил по домам. Это известие подтвердилось, но не во всем.
Маяцкие казаки Алексей Башкотов, Иван Полубояринов и Василий Боландин донесли Шидловскому, что они по его приказу возили указ от Долгорукого к Семену Драному. Явились к нему, когда он «выбирался под Сумской полк. И принял он тот указ и послал в Черкаское», а их, всех троих, велел отвести в Боровское и посадить в земляную тюрьму. Неделю спустя приехал к ним от Драного войсковой есаул его походного войска Федор Задорный и отдал им отписку для Долгорукого. Сказал при этом:
— Наш полковник Семен Драный свое войско распустил по домам.
Долгорукий в своем указе потребовал, чтобы Драный прекратил борьбу, принес повинную. И теперь, после разгрома Сумского полка, атаман ответил, что он якобы выполнил указание и тем самым восстание в этих местах закончено, Действительно, маяцкие казаки-посланцы, возвращаясь домой, во многих местах видели партии едущих казаков — человек по 100 «и больши и меньши». Но дальнейший их рассказ показал, что Драный и повстанцы не собирались складывать оружие:
— А, едучи к Сухареву, наехали мы шлях великой, которым знатно, что они, воры, через Донец переправлялись к Бахмуту. И у Донца видели многие стоячие возы. И как мы приехали в Сухарев, то слышали от многих бурлак из наемных людей, что бутто он, вор, переправя Донец, пошел на Багмут, а с Багмута конечне хотят итти под Тор и под Мояки. И которых людей по юртам распустили, тем снова велели всем на Бахмут собираться июня к 10-му числу.