Булкинъ и сынъ
Шрифт:
– На героя я уже намекнул. Героиня... знаете ли, из тех, к кому на высоком балу не всегда подойдешь: кавалеры задами ототрут... Ну, а тут молодой барин. Широкая душа, расстегаи, тройки, цыгане до зари...
– Она замужем?
– О да!
– воскликнул я с таким пафосом, словно убеждал чиновника налоговой конторы.
– Ее муж ревнив, как мавр! Это большой человек... и... и как раз то самое лицо... Впрочем, это слово не совсем подходит к персонажу - просто образованный, богатый человек...
– Кури, - сказал Буз.
Он протянул собственные, из портсигара, и я почувствовал, как наливаюсь весом.
– Мерси, не курю, вы знаете, - и на всякий случай добавил: - Бросил.
Буз кивнул, закуривая "Адмиральские" (почти столичные: из Нижнего) и - вместе с дымом:
– Какая она из себя?
– Кто?
– Твоя... прынцесса.
– А-а... героиня?
– я снова перекинулся взором с голым обществом на потолке.
– Увольте, Иван Гаврилович, такую красу трудно описать... Может быть я и сам слегка впал в амур... Ну, знаете... блондинка, прямые черты... рот несколько большой, но без лишнего, в норме, ком иль фо. Глаза нельзя назвать огромными, но выразительные. Такие, знаете, чуть-чуть печальные. Маленькие ушки - вы бы их не заметили. (Интересно, почему Диана без ушей?) Фигура... греческой богини; бюст... Впрочем, это уже лишнее...
– Не стесняйся, Петя, - сказал Буз.
– Говори всё, что считаешь нужным.
– Значит, бюст... тоже греческой богини, - уточнил я.
Тут двери разинулись, и появился линотипист-печатник Порывайло.
– Гарт, туда его, дрянь. Стынет быстро и раковину дает, - сказал Порывайло без церемоний; Буз его любил.
– Ладно, - сказал он.
– Зайди потом...
Порывайло скрылся.
– Ну?
– сказал главный.
– Мы остановились на... хм... бюсте.
Правда, для такого поэтического предмета фантазия у тебя оказалась скудновата.
Было видно, что несколько возможных кандидатур Буз уже успел перебрать.
Я вдохнул побольше редакционного воздуха ("Так вот...") - и одним духом набросал наглое похищение красавицы ухарем-помещиком с бандой преданных людей. Мчались в шарабанах; злодей, прижимая помертвелое сокровище, кричал: "Гони-и-и!..." Жутко скалились холуи и купленные до предков индийского колена цыгане. Храпели кони, чуя неладное, нечистое. Неслись по деревням и раздавленным в филе курам - к загородному дому в два этажа. Обманутый супруг, пряча рога (поскольку боялся ославления и насмешки), весь гнев с изрядной долей капитала вложил в тайную месть. Был нанят отряд, чтобы отбить у врага его приз: три гимназиста, подозреваемых в сочувствии социалистам ("Социалистам - это хорошо, - подумал я.
– Это модно - социалисты"); представители темного мира, но так - золотая шпана, ничего крупного; дворник и я. Немного поколебавшись, я добавил в лагерь похитителей анархиста, примкнувшего за идею, а в другой лагерь полицейского агента.
Обе стороны вооружены. Муж полон решимости вернуть пышноволосое сокровище с греческим бюстом, похититель - оное отстоять.
Так я заливал Бузу минут двадцать... Если бы в кабинете случайно оказались Луи Буссенар или Фенимор Купер, они вмиг охладели бы к своим Южным Африкам и Америкам и перенесли бы сюжеты к нам в губернию. Во время рассказа в дверь несколько раз просовывались головы, но Буз всем отвечал коротко, намекая, что занят.
– А почему пригласили именно тебя?
– спросил он.
– Извольте. Дело, как видите, серьезное и щекотливое. Подозреваю переговоры ни к чему не приведут. Ну а тогда... возможна борьба, выстрелы, пули... Кто знает, сколько неожиданностей в запасе у фортуны! Поэтому, чтобы засвидетельствовать юридическую строну событий (в случае вмешательства властей), взят полицейский чин, а чтобы склонить общественное мнение и завоевать его снисхождение - ваш покорный слуга и пока сотрудник.
– Почему - пока? Ты думаешь, что... тебя могут...
– Нет. Не думаю, но мне нужен отпуск на месяц... Впрочем, я уверен, что вы его все равно не дадите.
– Не дам, - сказал Буз, хотя я, откровенно говоря, немного надеялся на чудо, поскольку считался неплохим "скандальщиком".
– Ты ведь знаешь, какие у нас дела... А почему так много: месяц?
– Я нанимаюсь, - напомнил я.
– На месяц. Контракт, неустойка... Как в самых солидных домах...
– Нехорошо, Петя, - мягко сказал Буз.
– Хочешь в две руки заработать? Сколько тебе лицо-то платит? Чай, как в самых солидных домах?
– Есть, конечно, деньжишки, - признался я.
– Бог даст, пятьсот отхвачу.
– Полтысячи рублей!
– раздул главный удивление.
– Ай да Петя!...
– Что ж, стало быть, отпуска не будет?
– Нет, Петя. Сам знаешь: денег нет, издатели жмутся, - он вздохнул впервые без притворства.
– Бумага растет, черт... краска растет... Ну, а если надумаешь к нам снова после этого... дела - в тот же день примем. Это я тебе говорю. Дружбу не кончаем. И вот что...
Подошло к самому важному.
– Станешь ты, Петя, миллионером, или наймешься матросом в Индию, сам для себя ты всегда будешь газетчиком. Так газетчиком до гроба и останешься...
– Увы, - сказал я.
– От себя не скроешься, это верно. Вы ведь на матерьяльчик из первых рук намекаете, Иван Гаврилович?
– На матерьяльчик, - сказал Буз.
– Тема в случае чего в нашей дыре для первой полосы подойдет. И перо у тебя быстрое, интересное. Закрути, Петя, чтобы получилось не хуже Власа Дорошевича, с социальной подкладкой. Глядишь - в столицу выйдешь... на двадцать шестую полосу, ха-ха!
– сострил Буз.
– Уж вы скажете, - отверг я с наигранной скромностью; мне нравилось, когда меня хвалили: приятно щекотало какую-то жилочку.
Потом Буз начеркал записку бухгалтеру Оресту Никодимовичу, чтобы мне дали расчет.
– Вычитаю за дрожки, в которых посылали нынче тебя искать... за чернилы... срыв полосы десятого числа... Остальное Никодимыч сосчитает. Ладно... Ну, до встречи, Петя! Ни пуха!
– Идите к черту!
– твердо сказал я, зная, что Бузу это понравится: он любил показать, что в редакции есть демократия.
– Ну... мы надеемся, - снова сказал Буз между рукопожатиями, - Петр Владимирович... Адьё! И позовите ко мне линотиписта.