Бульвар Ностальгия
Шрифт:
Я провожу рукой по вспотевшему лбу и продолжаю мямлить:
– Я бы хотел развивать свои способности в секции стрельбы из лука или самбо.
– Выбрось это из своей головы. Пока я жива, никаких самбов и луков в доме не
будет, – заявляет мама, косясь при этом на электрический провод от утюга.
Но в это время огромные настенные часы начинают клокотать, как
проснувшийся вулкан, и громко бьют семь раз… Меня уже ждут слушатели…
Из
инструменты, предложенные мне в освоение: отечественный баян «Тула» и
германский трофейный аккордеон «Хофнер». Но «Хофнер» и «Тула» были
отвергнуты мною с порога – во-первых, из-за громоздкости, во-вторых, из-за
массовой распространенности.
– Нет, – решительно заявляю я, когда мы приходим в музыкальный магазин.
– Как нет? – восклицает отец. – Мы специально приехали сюда, с трудом
вырвавшись из лаборатории. А ты, дубовая твоя голова, говоришь «нет»!
– Но почему нет, горе ты луковое? – спрашивает мама.
– Дети, ради Бога, потише, – умоляюще просит бабушка. – Вы же не в своей
лаборатории.
– Это плебейские инструменты, – отвечаю я.
– Где ты нахватался таких слов, лоботряс? – говорит папа. – Плебейские! А
знаешь ли ты, аристократ обалдуевский, что инструменты эти стоят две моих
кандидатских зарплаты?
Разъяснения не действуют. Будущее «музыкальное светило» пугает родителей
тем, что не придет ночевать домой.
– Ну что я говорил – обалдуй. Чистый обалдуй, одним словом, форменный
лоботряс! – кричит папа.
– Гарик, что ты говоришь, побойся Бога, ты же член партии, – умоляет папу
бабушка. – Ребенок в поиске. Он ищет, а вы, как интеллигентные люди, должны
ему помочь разобраться. Боря, ведь ты ищешь, правда? – допытывается
бабушка.
– Конечно, Боря ищет! Ваш Боря только и делает, что ищет, как довести нас
всех до инфаркта, – перебивает её мама и пытается отыскать среди магазинного
инвентаря любимое орудие воспитания – электрический шнур от утюга.
– Глаша, как же так можно, это же и ваш сын, – кипятится бабушка. – Ну не
нравится мальчику баян, по правде сказать, мне он тоже не очень нравится.
Баян – инструмент пьяных ассенизаторов. Другое дело – скрипка. Скрипка -
инструмент интеллигентных людей. Правда, Боря? – обращается она ко мне. Я
молча киваю своим вспотевшим лбом, и мы выходим из магазина.
Так в мою жизнь вошел некто Семен Ильич Беленкин, скрипач-виртуоз,
первая скрипка местного музыкального театра. Он рассказывает мне о струнах,
грифах, деках и тембрах,
уголовные авторитеты нашего района, а некие загадочные итальянские мастера.
С Беленкиным мы разучиваем баховский «Менуэт» и рахманиновскую
«Польку». Семен Ильич доволен. Вскоре передо мной лежит партитура
скрипичного концерта… У меня страшно болят пальцы, а на улице на меня
подозрительно косится местная шпана.
– Слышь, Бориска, – останавливает меня местный хулиган Чалый, – ты,
может, и не Бориска вовсе?
– А кто? – недоуменно спрашиваю я.
– Может, ты того, Барух?
– Почему? – живо интересуюсь я.
– Потому – очкарик и со скрипкой шляешься, – отвечает Чалый и, угрожающее
поднеся свой огромный кулак к моим очкам, добавляет: – Гляди у меня, малый.
От этих диких подозрений у меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как
бурый мартовский снег начинает проваливаться под моими ногами.
– Хватит, довольно с меня того, что вы меня назвали Борей и надели на меня
очки, – говорю я и кладу скрипку на стол.
Бабушка плакала, мама не выдержала и огрела меня разок электрическим
шнуром от утюга, папа как никогда громко кричал «лоботряс», а Семен Ильич
глядел на грязные мальчишеские пальцы и горестно шептал: «Мальчонка,
побойтесь Бога, вы же хороните талант».
Но что в те счастливые годы какой-то там талант? Гораздо важнее было не
загреметь в «Барухи». Родительские вздохи еще какое-то время подрожали
подобно скрипичной струне и стихли.
Школа, в которой я учился, была престижной (спецшколой, как их в ту
пору называли). В ней изучали французский язык, французскую литературу,
«французскую математику», «французские» физику и геометрию, оставив
родному языку лишь общественные науки. Я предпочел общественные
дисциплины и, как следствие, часто выигрывал многочисленные олимпиады и
конкурсы. Как-то за победу в очередной олимпиаде я был награжден билетом
на заключительный концерт мастеров искусств в местном Доме пионеров.
Гремели ансамбли балалаечников. Торжественно звучала медь духовых
оркестров, и звонкое детское сопрано благодарило родную Партию «за
счастливое детство». Было скучно… От балалаечного треска разболелась
голова, и я стал подумывать о бегстве…
– Шопен. Ноктюрн, – объявил конферансье. – Исполняет Эстер, – он на
мгновение запнулся, – Шма, – конферансье заглянул в листок, – Мац… Шмуц…