Бумажные души
Шрифт:
Надзиратель покачал головой, а Луве задумался. Некоторые пункты назначения прозвучали весьма неожиданно, но, возможно, тому было объяснение.
Полицейский участок находился в нескольких кварталах слева от дороги и делил помещение с лесоустроительной компанией. Одноэтажное здание желтого кирпича больше подходило какому-нибудь магазину вроде “Ика” или “Кооп”. Едва они успели припарковаться и заглушить мотор, как пикап защитного цвета свернул на площадку и остановился рядом с ними.
Из открытого окна со стороны пассажирского сиденья высунулась голова немецкой овчарки. Из машины вышла
Олунд опустил окно.
– Элисабет Лаатила?
– Я. – Женщина заглянула в машину и кивнула им, после чего выпустила овчарку. – Долго ждете?
При суровом, изрытом морщинами и оспинами лице голос и голубые глаза у Элисабет Лаатиллы были мягкими, женственными.
– Десять секунд, – ответил Олунд и открыл дверцу машины.
– Вы кого-то привезли освежить память? – спросила Элисабет, когда они вышли.
– Да, – сказал Олунд. – Нашли пчеловодов?
– Ну, кое-кого нашла, – Элисабет посмотрела на Нино. – Это тебя, значит, пасут?
Нино не ответил. Все его внимание было приковано к овчарке, сидевшей рядом с Элисабет и смотревшей на него, склонив голову набок.
– Его зовут Чарли. Хочешь поздороваться?
Нино наклонился и вытянул руку. Пес сделал пару шагов и с любопытством обнюхал его пальцы.
– Ты ему нравишься, – с улыбкой заметила женщина. – А он, знаешь ли, далеко не каждого принимает.
По дороге Элисабет рассказала, что Мидсоммар удался: полицию вызывали исключительно по поводу неумеренных возлияний.
– В парке в Хеде был грандиозный скандал, и это не считая пьяных водителей, – говорила она. – А здесь, в Свеге, одна девица откусила подружке кусок щеки: одна из них, непонятно кто именно, миловалась не с тем парнем.
У двери Элисабет ввела код и достала связку ключей.
– Один веером разбрасывал дротики от дартса, другой пытался поухаживать за деревянным медведем, третий поднял крышки всех канализационных люков на перекрестке, вон там. – Она указала в направлении, откуда они приехали. – А в Стокгольме как?
– Примерно так же, – сказал Олунд. – Минус медведь.
Отперев дверь, Элисабет зажгла свет и проводила их в небольшой конференц-зал.
В углу стояла собачья корзина с оческами овечьей шерсти. Чарли уютно расположился в ней. Нино сел рядом на полу, и овчарка тут же положила голову на край корзины, разрешая погладить себя.
– К сожалению, я еще не нашла, где вы могли бы переночевать, – сказала Элисабет, когда все сели за стол. – Зато нашла ту самую пасечницу. Она живет на пару миль севернее, по Восемьдесят четвертому шоссе… – И Элисабет стала рассказывать, что пасечница, которую звали Туйя Хаммарстрём, как-то вечером в начале июня застала у себя в саду молодую девушку. – Судя по ее описанию, речь может идти только о нем. – Элисабет кивнула на Нино, который уже свернулся в корзине Чарли. – Туйя обнаружила его возле одного из своих ульев. Он держал в руке кусок сотов, и по нему ползал чуть не рой пчел.
– Ну и дела… – Олунд повернулась к Нино. – Сильно тебя покусали?
Нино сонно посмотрел на них и не ответил. Зашуршала чем-то овчарка, грудь которой
Симбиоз, подумал Луве. Вместе они чувствуют себя в безопасности.
Что-то подсказывало ему, что даже пчелы чувствовали себя в безопасности рядом с Нино.
– Туйя ждет вас сегодня вечером, тогда она в подробностях расскажет, что произошло. – Элисабет вздохнула. – Нет, она звонила нам, чтобы сделать заявление. Заявление легло на стол одному моему коллеге, но у нас в участке всего шестеро дежурных, а территория большая. Вы, наверное, понимаете, что у нас нет времени выезжать на все вызовы. К сожалению, заявлению тогда не придали особого значения.
Олунд кивнул.
– А были другие заявления… скажем, в конце мая – начале июня, которые могли бы иметь отношение к Нино?
– Вряд ли, но, если вы расскажете о нем подробнее, от меня будет больше толку. Вы сказали только, что его зовут Нино Ховланд и что какое-то время он, вероятно, жил в изоляции. Так кто он? Ховланд – какая-то норвежская фамилия?
– Родился в Тронхейме, родители – наркоманы. – Олунд посмотрел на Нино, который, похоже, заснул рядом со своим новым другом. – Предполагалось, что, когда ему было четыре года, в мае две тысячи пятого, его убили.
Олунд коротко изложил историю Нино. Полиция Норвегии установила, что в детстве тому крепко досталось: родители почти не обращали на него внимания, только били, а в итоге, если верить приговору суда, его убил собственный отец. Однако теперь выяснилось, что последнее не соответствует действительности.
– Отца арестовали после дикой гонки, которая закончилась в кювете, – заключил Олунд. – Он был под наркотиками, на одежде обнаружили кровь мальчика, и после долгого допроса он признал, что, возможно, неважно обошелся с сыном. – Олунд нахмурился. – Я не очень понял, как рассуждал суд, но в итоге отцу Нино дали пятнадцать лет за убийство. Он должен был выйти в мае следующего года, но теперь… Ну, чего гадать.
– Пока Нино находится под следствием в Швеции, его не могут передать норвежским властям, – заметила Оливия. – Но это уже вопрос этики, поскольку живы и отец, и мать.
– А что с матерью?
– Она начала новую жизнь в маленьком норвежском городке, – сказал Олунд. – Сменила фамилию, владеет небольшим хозяйственным магазином. Похоже, у нее все хорошо.
– Откуда вам знать, что это тот самый парень?
– Мы запросили у норвежцев имя и номер социального страхования, и ответ пришел быстро. Человек, который дремлет с Чарли вон там, в углу, со стопроцентной гарантией сын Сантино Санчеса и Аасе Ховланд, ныне Рогстад.
– Кажется, в Норвегии грядет судебный скандал, – сказала Элисабет.
– Да уж, это точно… Мы считаем, что в мае две тысячи пятого Нино похитил из дома в Тронхейме вот этот человек.
Олунд достал из внутреннего кармана пиджака пару фотографий и положил их на стол.
– Он называет себя Владимир, но недавно мы узнали, что его зовут Эрик Маркстрём. Вам не случалось его встречать?
Элисабет внимательно всмотрелась в фотографии.
– Нет, вряд ли, – сказала она через некоторое время и положила снимки на стол. – Кстати, а куда именно вы повезете мальчика?