Бумажные души
Шрифт:
Олдунд проснулся среди ночи. Он даже приблизительно не знал, сколько времени проспал.
На улице было странно тихо и светло почти как днем. По подоконнику бестолково ползала заблудившаяся пчела. Олунд выгнал ее, взял трубку и со вздохом посмотрел на экран. 2.32. Положив телефон, он краем глаза уловил за окном – внизу, под лесами – какое-то движение и подошел к окну.
По траве босиком, в футболке и трусах, кралась Оливия. Она огляделась и скорым шагом направилась к опушке.
Олунд понял, зачем она вышла, но
Поскольку водопровод в бывшем сарае пока не провели, Туйя для отправления естественных надобностей рекомендовала им прогулки в лес. Оливия остановилась в паре метров от улья и повернулась к елкам спиной. Стянув трусы до колен, она присела на корточки, и в траву ударила тонкая струйка.
Олунд хотел отвернуться, но не мог отвести взгляда от мягких складочек на обнаженных бедрах – бедрах, которые он гладил еще так недавно.
В ту ночь Оливия заснула, положив голову ему на живот. Олунд долго смотрел ей в лицо, размышляя, какие сны ей снятся.
Внезапно он понял, что не испытывает неловкости, глядя, как она мочится. Олунда охватило странное чувство принадлежности: словно она – тот человек, с которым он может быть самим собой.
Оливия подняла глаза и взглянула прямо на него. Улыбнулась краем рта, помахала ему.
Олунд не сумел заставить себя помахать в ответ. Он отодвинулся от окна, жалко прижался к стене и тихо выругался.
Через некоторое время Олунд собрался с силами и снова выглянул в окно. Оливия уже ушла, и он вернулся в постель.
Глядя в высокий потолок и слушая, как она легко поднимается по лестнице, Олунд подумал, что завтра первым же делом извинится перед ней.
А, да ладно.
Он закрыл глаза, решив подумать о чем-нибудь другом, что не мешало бы ему заснуть, но в коридоре снова послышались шаги. Олунд открыл глаза и посмотрел на дверь.
Шаги простучали мимо его комнаты. На этот раз точно не Оливия.
Услышав, как кто-то тяжело упал с лестницы, следователь Нильс Олунд вскочил с кровати.
Глава 56
Фалун
Бывшая окружная тюрьма в центре Фалуна в наше время превратилась в гостиницу и хостел на сто человек. Шварцу и Жанетт отвели последний свободный номер. Когда Шварц отпер внушительную дверь камеры, где им предстояло провести ночь, на улице уже начинало темнеть. Помещение оказалось тесным, с окошком, проделанным в дальней стене чуть не под потолком. Вид, открывавшийся за решеткой, до Жанетт с Шварцем созерцали сотни заключенных: тюрьма начала свою работу в 1849 году.
Шварц потряс стальной каркас старой двухъярусной кровати, выкрашенной в черный цвет.
– Вроде крепкая. Но у тебя-то обе ноги здоровые – наверное, спи лучше ты наверху.
Жанетт кивнула и поставила сумку. Свою Шварц придвинул к изножью двухъярусной кровати.
– Может, именно в этой камере сидел Свартенбрандт [13] , – сказал он. – Он же именно в Фалуне сел в первый раз?
– Не исключено, – ответила
Последние несколько часов она по большей части молчала, и Шварц спрашивал себя, не произошло ли что-нибудь, о чем он не знает. Жанетт была более замкнутой и холодной, чем обычно.
13
Ларс-Инге Свартенбрандт, один из самых известных шведских заключенных, “опаснейший человек страны”. Провел в тюрьме в общей сложности более 40 лет.
– Смешно: два копа делят последнюю свободную камеру, – заметил Шварц, снова пытаясь подбодрить ее. В ответ Жанетт только глубоко вздохнула.
– Есть хочу – не могу, а бар еще открыт, – сказала она и вышла в коридор.
Шварц, не горевший желанием провести остаток вечера в порождающей клаустрофобию камере, взял костыли и попрыгал за ней.
Бар располагался в бывшем прогулочном дворике, обнесенном высокой стеной, на которую смотрело выкрашенное желтым каменное здание тюрьмы. После разгула на Мидсоммар в битком набитом баре царила беззаботная, снисходительная атмосфера. Рядом с уличным баром горела жаровня, а вдоль стены выстроилось несколько деревянных павильонов со столами, из которых только один был свободен.
Вскоре перед каждым уже стояло по бокалу пива и по тарелке с жареной колбасой и картошкой фри. Жанетт, утверждавшая, что умирает от голода, ела на удивление медленно и вяло.
– Ты устала, – заметил Шварц и положил нож и вилку на свою почти пустую тарелку.
На столе лежал исписанный Лолой Юнгстранд экземпляр “Жизни и смерти Стины”, и Жанетт пыталась одновременно листать его и есть. У Шварца тоже была с собой книжка Квидинга, но ему не читалось.
– Меня беспокоит, что там, где сейчас Олунд с Оливией, ни мобильные не ловят, ни рация, – с отсутствующим видом заметила Жанетт и закрыла книгу. – Непонятно, где они сейчас вообще.
– Новостей нет?
– Нет. А Квидинги, судя по тому, как перемещаются их телефоны, покинули остров и сейчас находятся на Кунгсхольмене, в “квартире на одну ночь”.
Жанетт отпила пива.
С пивом у них выходило совсем не так, как с едой. В бокале Жанетт осталась лишь пена на дне, а Шварц не выпил свое и наполовину.
– Почему ты мне сразу не сказала, хотя знала, что Владимир – брат Эрланда Маркстрёма? – спросил Шварц. – Я, наверное, выглядел в его глазах полным идиотом.
– Решила, что так будет лучше, – коротко ответила Жанетт.
Она огляделась и сделала знак одной из официанток, после чего поставила локти на стол, сцепила пальцы под подбородком и вполголоса заговорила.
– Покерфейс у тебя никакой, к тому же ты частенько сначала говоришь, а потом думаешь. Если бы Эрланд сообразил, что его брат под подозрением, он бы, чтобы его защитить, мог о чем-нибудь умолчать, а мне этого абсолютно не хочется.
Официантка подошла к их столику и спросила, что они хотят заказать.
– Бутылку красного? – Жанетт взглянула на Шварца.