Бумажные души
Шрифт:
Он кивнул, Жанетт попросила два бокала и счет. Официантка унесла пустую тарелку Шварца и почти нетронутую – Жанетт, и тут Жанетт впервые за много часов улыбнулась.
– Сейчас я расскажу тебе то, чего не знает никто, кроме пары старших коллег, – начала она. – Мне уже случалось ночевать в камере. Когда мне было девятнадцать. Угадай, почему?
Сквозь гул голосов до них донеслось хихиканье женщины, которая явно перебрала.
– Напилась? – предложил Шварц.
– Я этого не помню, но я, видимо, уснула в фонтане,
Жанетт заправила волосы за ухо, попробовала и одобрила вино. Когда они расплатились, официантка снова оставила их одних.
– Не каждый день ты такие вещи рассказываешь, – заметил Шварц. – Обычно блюдешь тайну частной жизни.
В голубых глазах появилось резкое выражение.
– Я не из тех, кто все время говорит о себе, – сказала Жанетт. Шварц понял, что это камень в его огород.
– Ну, может, и нет, но если тебя о чем-нибудь спросить, на подробный ответ можно не надеяться.
– А ты когда-нибудь задавал мне вопросы посерьезнее, чем за какую футбольную команду я болею?
“Хаммарбю”, – подумал Шварц.
– Можешь сказать, как зовут хотя бы одного моего друга?
– Нет.
Жанетт рассмеялась.
– Ну, это как раз простительно, друзей-то у меня нет. – Она наклонила голову и испытующе посмотрела на Шварца. – А может, когда Оке свалил, я встречалась или встречаюсь с кем-нибудь?
Шварц припомнил, что Жанетт говорила про какого-то парня, но это было так давно, что он и повод забыл, не говоря уж об имени. Он покачал головой.
– Я скажу тебе почему. – Улыбка Жанетт из веселой стала циничной. – Мне надоело ошибаться, как ошибается большинство женщин: нам вечно кажется, что когда-нибудь мы сумеем постичь загадку мужского поведения. Когда они остаются одни, то либо играют в видеоигры, либо смотрят порно, они неверны и ленивы, а мы все придумываем им оправдания: то их матери избаловали, то их социофобское поведение объясняется их же глубоким внутренним миром, которого нам не понять. Тоже мне объяснение. А истина проста: мужчины действуют под влиянием минуты. Возбудились – хотят трахаться. А потом спать.
– А ты сейчас не обобщаешь? – спросил Шварц.
Жанетт поморщилась.
– Оке был великовозрастным ребенком, который не умел ни убраться, ни постирать, ни помыть посуду. Ясно же, что ему просто было удобно ехать на моем горбу. Когда мы встречались, я думала – какой он красивый, какой обаятельный, а он обманул меня, заставил думать, что ему нужно нечто большее, чем моя манда и мои деньги, но когда ему начала надоедать одна и та же манда каждый день, он свалил. – Жанетт вздохнула, опустила глаза и некоторое время вертела в пальцах бокал, не поднося его к губам.
– Предлагаю плюнуть на все это, вернуться в номер залечь спать, – сказал Шварц.
Жанетт кивнула, встала и задвинула стул.
Двадцать
Квидинг весьма эмоционально живописал сцену секса между двумя шестнадцатилетними подростками, Стиной и Ингаром, и Шварц спрашивал себя, нормально ли писать о сексе между несовершеннолетними с такими подробностями. Хотя культурная элита вообще слегка с вывертом, подумал он, читая, как Стина и Ингар лежат голые на берегу озера после ночного купания.
“Горячий озноб пробежал по ее телу, как от молнии небесной, ибо там, внизу, кожи не было вовсе, кровь пульсировала словно вне ее тела; бедра Стины подались вперед, и блестящая припухлость заскользила по его языку”.
Вот черт, подумал Шварц, чувствуя, что заливается румянцем. Сцена растянулась на пару страниц. Игры молодой пары были описаны самым поэтическим языком, и после второго полового акта Шварц шумно вздохнул.
Почему нельзя просто сказать, что парень отлизал девушке и она кончила? Что потом она сделала ему минет, а в итоге они трахнули друг друга как следует? К чему тянуть резину с сотнями заковыристых описаний члена и влагалища?
Тем не менее Шварц мало-помалу увлекся, и как раз когда Стина с Ингаром, переплетясь, лежали на берегу и смотрели в звездное небо, щелкнул замок. Жанетт открыла тяжелую дверь камеры.
“Ну что за фигня!”, подумал Шварц, захлопнув книгу. Ему, однако, пришлось взбить одеяло, чтобы скрыть тот факт, что прочитанная фигня все-таки вызвала у него реакцию, смутившую его самого.
– В ванной чисто? – спросил он, когда Жанетт, в мешковатой пижаме и в тюрбане из полотенца, вошла в камеру.
– Да, все нормально. – Она развязала полотенце и повесила его на крючок рядом с дверью, после чего опустила штору-блэкаут.
Достав из сумки “Жизнь и смерть Стины”, Жанетт села на нижнюю кровать, в ногах у Шварца. Запели пружины. Шварцу стало слегка неловко, и он подтянул ноги.
– Прости меня за то, что я сегодня говорила и делала, – сказала Жанетт. – У меня сейчас голова не на месте, я последние дни сплю урывками… Иногда кажется, что мы вот-вот во всем разберемся, а потом мысли снова запутываются.
– Например?
Жанетт открыла страницу, исписанную рукой Лолы Юнгстранд, и перевернула книгу так, чтобы Шварцу тоже было видно. Он прочитал:
“7 мая 2001 г., стр. 14.
Спина Стины, стр. 76.
Картина на стр. 119”.
Жанетт указала на дату.