Бунин и евреи
Шрифт:
Однако Бунин, как отмечалось выше и как видно из приведенных здесь имен писателей, никакого внимания в своей прозе еврейской теме не уделял. А вот литературные критики «из евреев», т. е. из числа тех, на кого так обижался Евгений Чириков, напротив, к его поэзии и прозе присматривались очень внимательно и, более того, невзирая на сугубый бунинский реализм и все тот же пресловутый «быт», высоко ценили все его произведения. Вот, например, что писал о Бунине столь чтимый им Юрий Айхенвальд:
«Бунин вообще с удивительным искусством возводит прозу в сан поэзии, не отрицает прозы, а только возвеличивает ее и облекает в своеобразную красоту, то одним из высших достоинств его стихотворений и его рассказов служит отсутствие между ними принципиальной разницы. И те, и другие – два облика одной и той же сути. И там, и здесь автор – реалист, даже натуралист, ничем не брезгающий, не убегающий от грубости, но способный подняться и на самые романтические высоты, всегда правдивый
Что же касается отсутствия еврейских образов в прозе Бунина, то в конце 1920-х гг., когда в СССР еще можно было публично писать о евреях, один весьма прозорливый литературный критик92 утверждал, что такие декларированные юдофилы, как Горький и Короленко, в своих художественных произведениях скорее все-таки избегали образа «еврея», чем «развивали» его:
«Горького и Короленко нельзя обвинять в антисемитизме, во вражде к евреям, даже просто в антипатии к ним. Напротив, хорошо известно, что и Горький и Короленко неоднократно выступали в защиту евреев с хорошими статьями, письмами и манифестами. Их публицистика проникнута очень гуманными и либеральными чувствами к евреям, и нет никаких поводов сомневаться в искренности этих чувств. Но нас не публицистика интересует, а то интимное внутреннее чувство, которое находит выражение свое только в художественном творчестве. Горький и Короленко хорошо знали евреев, и при том евреев различных общественных групп. Молодость Короленко прошла в уездном городе черты оседлости, в гуще еврейского населения. Среди его товарищей по гимназии, университету, по революционной деятельности и ссылке, впоследствии по литературной работе было много евреев. Они мелькают издали в очерках “Ночь”, “В дурном обществе”, они появляются в автобиографии, где без них нельзя обойтись, но их почти нет в галерее художественных образов. Знаменитый “Иом Кипур” не идет в счет. Это не художественное произведение, а публицистика в якобы художественной форме, тенденциозно-сантиментальная статья на тему о “еврейской эксплуатации”. По-настоящему о евреях Короленко избегал говорить. Художественная интуиция его от еврейских образов сознательно или инстинктивно уклонялась. Максим Горький видал в своей жизни великое множество евреев, начиная от евреев-крючников и мелких торгашей в южных портах, до евреев-литераторов, евреев-банкиров и евреев-революционеров. Среди этих евреев были яркие и колоритные фигуры. Но соберите тысячную армию героев Горького – только один бедный, жалкий, трусливый Каин из раннего рассказа Горького бросится вам в глаза. Словно проговорился невзначай писатель этой карикатурной фигурой и затем замолчал, не желая подходить близко к неприятной и неудобной теме. Почему это так? “Душа не лежит”, воображение не возбуждается еврейскими мотивами. Или же, как говорит смешному еврею Каину русский богатырь Артем: “Надо все делать по правде… по душе… Чего в ней нет – так уж нет… И мне, брат, прямо скажу, – противно, что ты такой… да!..” Артем не злобствует против еврея, он только не желает занимать им свою душу. То, что складывается в творческой фантазии, остается тайной художника. Было бы крайне интересно знать, какие еврейские фигуры в типичных их характерных чертах встают перед свободным воображением писателя, но нельзя это знать. Писатель не свободен. Он не может сказать то, что хотел бы сказать, и предпочитает молчать. И мы лишены возможности узнать, – как отразился современный многообразный еврей в русской художественной литературе»93.
Все, что сказано Заславским про «интимное внутреннее чувство, которое находит выражение свое только в художественном творчестве» писателя и в тоже время ограждает его от «чуждых» ему тем, можно без всякой натяжки отнести и насчет Бунина. Хотя Бунин и утверждал, что, мол, я «насколько это в моих силах, <…> знаю и еврейский <народ>, и <…> взгляды русского народа на еврейский»94, – еврей, даже если он и мелькает в его повествовании, то не как личность, а всего лишь предмет обстановки или некая деталь, атмосфера при описании конкретной ситуации, типа в «…сидящими от жира на задах заводскими свиньями <…> дряхлый садовник помещика, чистый и тихий, бывший дворовый <…> еще еврей, серо-седой, кудрявый, большеголовый и бородатый, в очках, в полуцилиндре, в длинном, до пят, пальто, местами еще синем, а местами уже голубом, с очень низкими карманами»95.
Или же в, несомненно, очень личностно-интимной «Жизни
«И мы зашли к какому-то маленькому коротконогому человечку, удивившему меня быстротой речи с вопросительными и как будто немного обиженными оттяжками в конце каждой фразы и той ловкостью, с которой он снимал с меня мерку, потом в “шапочное заведение”, где были пыльные окна, нагреваемые городским солнцем, было душно и тесно от бесчисленных шляпных коробок, всюду наваленных в таком беспорядке, что хозяин мучительно долго рылся в них и все что-то сердито кричал на непонятном языке в другую комнату, какой-то женщине с приторно-белым и томным лицом. Это был тоже еврей, но совсем в другом роде: старик с крупными пейсами, в длинном сюртуке из черного люстрина, в люстриновой шапочке, сдвинутой на затылок, большой, толстый в груди и под мышками, сумрачный, недовольный, с огромной и черной, как сажа, бородой, росшей от самых глаз, – в общем нечто даже страшное, траурное96. <…>…в каменном и грязном дворе, густо пахнущем каменным углем и еврейскими кухнями, в тесной квартирке какого-то многосемейного портного Блюмкина…»97
Все это фрагменты, более или менее резкие, яркие или блеклые, как образы в снах Чанга, из рассказа, в котором декларируется примат «Эго» над бесконечной суетой повседневности: «Не все ли равно, про кого говорить? Заслуживает того каждый из живших на земле»98.
___________________________________________
1 Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Т. 1; Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1901–1939). История страны от 1901 года до «загадочного» 1937 года (Опыт беспристрастного исследования). – М.: Алгоритм, 1999; Шафаревич И. Я. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России. – СПб: Библиос. 2002.
2 Русско-еврейская культура/ отв. ред. О. В. Будницкий. – М.: РОССПЭЦ 2006; Мировой кризис 1914–1920 годов и судьба восточноевропейского еврейства. Под ред. О. В. Будницкого (отв. редактор), О. В. Беловой, В. Е. Кельнера, В. В. Мочаловой. – М.: РОССПЭЦ 2005; История и культура российского и восточноевропейского еврейства: новые источники, новые подходы. Под ред. О. В. Будницого, К. Ю. Бурмистрова, А. Б. Каменского, В. В. Мочаловой. – М.: Дом еврейской книги, 2004; Евреи и русская революция: материалы и исследования/ Ред. – сост. О. В. Будницкий. – М.-Иерусалим: Мосты культуры; Гешарим, 1999; Русско-еврейская диаспора: очерки истории / / Авт. – сост. и гл. ред. М. Пархомовский. – Иерусалим: НИ центр Евреи из России в Зарубежье и Израиле, 2012.
3 «По утверждению Достоевского “гений народа русского, может быть, наиболее способен, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения” <…> быть русским означает быть “братом всех людей, всечеловеком, если хотите”. <…> Приписывая всечеловечность русскому народу и русскому национальному поэту – Пушкину, Достоевский придает обоим богоподобные черты.
<Однако в> устных и печатных замечаниях Достоевского 1880 года евреи не имеют отношения к русской национальной идее: “Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли…” Акцент на принадлежности русских к “великой арийской расе”, кажется, исключает евреев. Евреи не могли быть проводниками этой эмоциональной привязанности русских к арийской расе». – Мурав Харриет. Опасный универсализм: перечитывая «Двести лет вместе» Солженицына. С. 219–221.
4 Русская литература. – ЭЕЭ: URL: http: / /www.eleven.co.il/ article/13623
5 Горев Б. Русская литература и евреи/В кн.: Львов-Рогачевский В. Русско-еврейская литература. – М.: МОГИЗ, 1922. С. 5.
6 Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, пожалуй, единственный русский «классик» XIX в., высказывавшийся дружелюбно и уважительно в отношении евреев, см. например, Салтыков-Щедрин М.Е. Недоконченные беседы («Между делом»). Собр. сочинений в 20 томах. Т. 15, кн. 2. – М.: Художественная литература, 1973. С. 233–235 (234).
7 Ожешко Элиза (Orzeszkowa, Eliza; 1841–1910), польская писательница.
8 Горев Б. Русская литература и евреи. С. 10.
9 В Российской империи к 1917 году проживало свыше 100 народов, не считая небольших этнических групп. По данным переписи 1897 года (во время которой задавался вопрос не о национальности, а о родном языке) великороссы составляли 44,35 % населения (55,667 млн чел.), малороссы – 17,81 % населения (22, 381 млн чел.), белорусы – 4,69 % (5,886 млн. чел.). Значительной национальной группой были евреи – 5,2 млн чел (4,1 %). Хотя официальным, равно как и самым распространённым, родным языком в империи был русский, его распространение и владение им отнюдь не было явлением повсеместным. Русский язык считали родным менее половины населения страны. – См.: Россия накануне первой мировой войны. Статистико-документальный справочник. – М.: Самотека, 2008.