Бунтарь. Мамура
Шрифт:
Заткнув пальцами уши, царица рухнула на колени перед красным углом: – Не вмени ему в грех, Господи, слова сии святотатственные!
Государь недоумённо пожал плечами и с прилежанием перекрестился.
– В думках не думал поносить имя Господне. Православный я, не басурман.
С государевой половины донеслись плохо сдерживаемые весёлые голоса, шутки и смех.
– Словно бы в корчме, а не в покоях помазанника, – вытерла Наталья Кирилловна кулаком глаза.
Пётр заторопился:
– Проводил бы я тебя, матушка, в Кремль, да, ей, недосуг. Не взыщи. А выберу час, прикачу.
И, отвесив поклон, ушёл.
Царица
– Приехали, развязывай, – вздохнула она с кривой улыбкой, признавая своё поражение. – Испугаешь его, самоуправца. Лишь себя осоромили.
Постельница принялась развязывать узлы.
…Когда гости с царём во главе уселись за стол, в трапезную просунулась голова патриаршего келаря.
– Чего ещё? – прищурился Пётр – Аль дома тесно?
Келарь отпрянул от порога, трижды перекрестился в сенях и ткнулся губами в щёлочку двери.
– Наказано мне передать царскому вашему величеству, что святейший патриарх занедуговал и не может на зов твой милостивый явиться.
– Бей ему поклон от меня, – расхохотался Пётр, – да скажи, чтобы не торопился, пущай на добро здоровье полёживает, покуда бока держат.
Начался разгул. Пётр неустанно подливал гостям вина. Ему усердно помогали Лефорт и уже изрядно напившийся Ромодановский. Некоторые иноземцы, с омерзением отхлёбывая из кубков, старались незаметно вылить на пол содержимое. Но царь зорко следил за всеми и заставлял пить насильно. У выходов стояли дозорные. Кто пытался улизнуть с пира, того штрафовали жбаном простой сивухи. Отравленные вином иноземцы валялись на полу в собственной блевотине. К концу пира в трапезную ввалился Меншиков, одетый в платье французской крестьянки. Царь восхищённо хлопнул в ладоши.
– Ну-те, францужаночка, жги-говори!
И первый, едва держась на тонких, неверных ногах, пустился в похабный пляс.
Лефорт, обливавший холодной водой полумёртвых единоплеменников, подхватил кого-то из них и закрутился на одной ноге.
– Эй, Франс, жги-гаффари!
Глава 4
ВСЕШУТЕЙШИЙ СОБОР
Вечные свары с матерью и патриархом из-за «немчин» надоели Петру. Чтобы прекратить брюзжанья, он приказал поставить для Лефорта хоромы против царской усадьбы за Яузой и перенёс туда все встречи и пирушки с иноземцами.
Вскоре, по предложению Монс, к хоромам был пристроен большой зал, в котором происходили особенно пышные торжества.
Царь почти перестал бывать дома, только изредка приходил туда ночевать. Все занятия его государственностью, науками и ремёслами происходили либо на Генеральском дворе, либо в усадьбе Лефорта.
Ближние и учёные немцы, потягивая из серебряных кубков романею [131] , нет-нет да и заводили с царём беседы о делах государственности.
131
Романея – сладкая настойка на фряжском вине.
Пётр понуро сидел за круглым столом и молчал.
– В эдаких бы хороминах, вроде Лефортовых, государь, вместно всем русским господарям нынче жительствовать, – вздыхали ближние. – Время, ваше царское величество, приспело из грязи уйти. Эна,
Царь и сам понимал, что «пребывать в азиатчине» невозможно, что старинные устои подгнили и готовы ежеминутно рушиться Но как построить новое – не знал.
А немцы на все лады расхваливали царей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича.
– И фабрики завели… и умельцев из-за моря повывезли. Что ни год растёт, государь, твоя промышленность…
– А злата сколь в Московию прибывает немецкого – диву даёшься…
– Юфти одной тьмы тем [132] вывозишь…
– А и железа русского за рубеж немало идёт…
Пётр супился, подёргивал плечом и плевался.
– Да нешто сам я сего не ведаю!.. Вы бы вот присоветовали лучше, как новые пути торговые обрести… Пути но-о-вые!
132
Тьма – 10 000
И, вскакивая, колотил кулаками о стол.
– Вы про Архангельск молчите! Кой чёрт дальний тот путь через Архангельск путём величать?! Тьфу! Вот он, путь ваш архангельской!
Ближние и немцы пугливо умолкали. Царь, размахивая руками как крыльями, бегал по залу. Неожиданно он останавливался на полном ходу, сутулился, жалко и просительно оглядывал всех.
– Что же примолкли? Аль полагаете, я слов ваших мудрых в толк не беру?
Он садился на краешек кресла и застенчиво тупился.
– При деде и отце моем только что ещё новости зачинались… Только что починали мы от немцев перенимать, как торг по-европски вести… А при братце нашем, при Федоре Алексеевиче, промыслы наши с торговлею во как зацвели! Любо-дорого!
И снова темнел.
– Неужто же опричь как через Архангельск путя не найдём к иноземцам?..
Неотвязная мысль о необходимости приобретения новых торговых путей давила Петра, делала его в собственных глазах беспомощным, маленьким, жалким. Как о чём-то недосягаемом думал он о Балтийском море, не смея надеяться и в мечтах овладеть им. Хорошо знал государь всю убогость своих армий с допотопным вооружением их, чтобы отважиться на борьбу с «одолевшими все военно-инженерные премудрости», как он выражался, «европскими государствами».
Иноземец Люберас [133] , к голосу которого царь прислушивался с особым вниманием, при каждом случае убеждённо доказывал:
– Доподлинно, государь, знакомство с прошлым и нынешним временем делает истинным и ясным, что после благословения Божия существуют два пути, пренебрежение или внимание к которым создаёт как погибель и порабощение стран, так и их процветание и рост, именно – мореплавание и промышленность.
Пётр хмуро выслушивал Любераса. Слова иноземца принижали его в собственных глазах, делали как бы неприспособленным к жизни.
133
Иноземец Люберас… – Люберас (Любрас) Потт фон, Иоганн Людвиг (166? – 1752) – родом шотландец, военный инженер, с 1719 г . вице-президент Берг-коллегии. Позже генерал-лейтенант, служил также и на дипломатическом поприще.