Бунтующие пролетарии: рабочий протест в Советской России (1917-1930-е гг.)
Шрифт:
"Сегодня днем увели в "расход" передается из камеры в камеру". Днем 12 сентября явилась в тюрьму опять та же группа офицеров, взяли т.т. Седельникова, Беляева, Шагалова и многих других, и увели по направлению к Старцевой горе. Расстрелы в две смены объясняли мы быстрым продвижением Красной армии к Сарапулу. И за каждое свое поражение на фронте жестоко мстили [на] арестованных.
Расправа контрразведка
18 сентября 10 часов вечера. Я услыхал крик, стрельбу доносившиеся с другого конца коридора. Подумал: начался преждевременный побег (побег предполагался на утро), передал т. Зыкову, Мутьяну, "приготовиться". Прислушиваемся: топот ног приближается.
"Раздевайтесь", — подается команда, началась расправа прикладом, штыком, раздели всех до белья. Я получил в награду несколько ударов, т. Зыков — штыковую рану и т. д. Наша камера закончена, перешли в следующую. И долго доносились крики, стоны, удары. Обход камер затянулся далеко за полночь. Начался вызов в "расход". "Зыков, выходи", — кричит Орлов возвратившись к нашей камере. "Прощайте, товарищи", — прощаясь с нами, сказал тов. Зыков. "Прощай, товарищ Зыков", — ответила камера. И сняв с себя рубашку, передав мне (я был раздет до гола), тов. Зыков вышел.
Долго еще слышался вызов фамилии из других камер. Наконец затихло. В эту кошмарную ночь арестованные всей тюрьмы были раздеты, избиты и плюс 18 чел[овек] расстреляно. "Это вам за Елабугу", — приговаривали контрразведчики (гор. Елабуга была занята Красной армией).
Камера "Смерти"
Еще с утра 25 сентября по камерам распространился слух, чтосегодня расстреляют 25 "большевиков". Часов около 5 вечера, начальник тюрьмы обходил камеры, и вызывал по списку "предназначенных". Войдя в нашу камеру, предложил предварительно выдать "большевиков" обещая в дальнейшем прекратить расстрелы, и стал вызывать: "Мутьян, Невлер, Вечтомов — выходи". "Прощайте, товарищи", — простились мы и вышли. Нас привели в камеру "Смерти", куда вскоре были приведены из разных камер остальные "смертники", которыми оказались т.т. Вильда, Зылев, Будрин, Якунин, Комаров, Анисимов, Мутьян, Невлер, Вечтомов, Коротков, Шемякин, Кочуров, Красноперое, Баутин, Бойков и т. д. 25 человек (остальных фамилии не помню). "Товарищи, нас скоро поведут расстреливать, нападем на сопровождающий конвой", — заявил тов. Вильда. Быстро условившись "начать" по сигналу тов. Вильда, и улеглись на нары, ожидая прихода контрразведки. "Идут!" Прислушиваясь к каждому производящему шороху в коридоре, медленно тянулись кошмарные минуты, ожидая, вот, вот, идут. Не вытерпели нервы у тов. Мутьяна: "не дамся живым, повешусь". Гвоздь в стене и шнурообразиый пояс послужили орудием, и тов. Мутьян, простившись с нами, приступил к самоповешению, долго мучался, обращаясь к нам за помощью. Наконец: повис. Вдруг стук павшего тела разнесся по камере. "Несчастье — гвоздь не вытерпел", — проговорил тов. Мутьян, пробовал было еще, но стук привлек внимание начальника тюрьмы, который поставил часовых наблюдать за камерой.
Тишина, только доносился взрыв снарядов. Эго Красная армия наступает, и изредка шорох с коридора вызывал тревогу у "смертников". А контрразведка не идет, очевидно удрала, напугавшись наступления Красной армии и не успела расстрелять "предназначенных".
Наконец рассвело, и первая кошмарная ночь в ожидании расстрела прошла. Днем было менее тревожно, но с наступлением ночи, опять, прислушивание к каждому шороху, ежеминутно ожидая прихода за нами. И так семь кошмарных ночей, и каждый шорох, каждое движение в коридоре вызывало тревогу у "смертников", ежеминутно ожидая своего расстрела.
Баржа (плавучая тюрьма)
Рано утром 1 октября из окон камеры мы увидели идущий к тюрьме усиленный отряд. "Идут за нами, настал наш час", — решили мы, и сожалели, что это свершается днем.
Отряд вошел в тюремный двор, вскоре донесся щелк замков дальних камер, а потом топот ног, шум и выкрики "нас эвакуируют". Арестованных, камера за камерой, отправляли под конвоем к реке Каме. Нас увели последних. Посадили в баржу, стоящую у берега; в барже уже находилось до 1000 арестованных. Когда всех арестованных посадили в баржу, люки закрыли, и баржу поставили среди Камы на якорь. В барже было темно, холодно, грязно, на вершок воды, покрытой тонким слоем соломы, на которой расположились арестованные.
На рассвете баржу сняли с якоря, и повели вверх по Каме, тов. Мутьян обдумывал побег. Посоветовавшись с нами о побеге, он попрощался с нами, взял "парашку" и попросился у часовых вынести ее. Часовые открыли люк, тов. Мутьян вылез на палубу, и вместе с "парашкой" полетел через борт в Каму. После нескольких выстрелов, часовые спустили лодку и погнались. Поймав тов. Мутьяна, его притащили на палубу, расправились с ним и труп бросили в Каму.
Днем баржу привели к Гольянам (40 верст по р. Каме от гор. Сарапула) и поставили опять на якорь среди Камы, куда вскоре прибыла контрразведка, которая через открытый им люк начала вызывать: "Ходырев (ижевский рабочий, сидел со мной вместе в 1907 г. в Сарапульской тюрьме)! Выходи", и так вызвали 24 человека. Всех вызванных расстреляли и бросили в Каму.
Ночные расстрелы в тюрьме были заменены ежедневно дневными на барже.
Баржа снаружи (на палубе) охранялась часовыми, которые на просьбу арестованных "дайте хлеба" (арестованным выдавалось на 3–4 дня половинка хлеба и вода из Камы) открывали люк и давали, но за каждый свой кусок хлеба требовали от арестованного сапоги, пальто и т. д., что случайно осталось не отобранным, и если арестованный не соглашался на такой "товарообмен", тут же вызывался на палубу, намеченное отбиралось, а самого расстреливали, и такой "работой" часовые гордились. "Мою грудь украшает комиссарская кровь", — стуча по груди, говорили часовые после каждого расстрела.
Массовый расстрел
Утром 30 октября на баржу прибыла контрразведка, открыла люк. "Вылетай как пробка из бутылки по 5 человек", — раздается команда. Пять человек поднялись на палубу, раздались выстрелы. "Следующие вылетай", повторилась команда, я вышел во второй пятерке. "Как фамилия?" — кричит офицер со списком в руках. "Петров", — отвечаю. Перед глазами представилась следующая картина: на палубе валяются трупы (Комарова и Яромаского председатель Совета, фамилию забыл), на борту расстреливают трех братьев Красноперовых, Вечтомова колют штыками и двое со штыками замахнулись на меня.
"Брошусь в Каму", — мелькнула мысль, и бросился бежать к борту. За мной часовые (один успел ударить прикладом), перебежал на другую баржу (рядом была предварительно поставлена друга баржа для удобства процеживания арестованных), и я неожиданно полетел в открытый люк. А на палубе только раздается "следующий вылетай", после этого выстрелы, и опять — "следующий вылетай". После каждого вызванного пятка оставшиеся кубарем летели в люк другой баржи. "Процедили всех", только наши ряды поредели и кровь с палубы текла на нас.
"Вылетай друг за другом", — подается снова команда уже во вторую баржу. Прошли один за другим через строй часовых, и начали было располагаться в барже на свои места. "В две шеренги стройся", — раздается команда офицера, мы выстроились. "По порядку номеров рассчитайсь", — повторяется команда, "Первый, второй и т. д. двести двенадцатый не полный", — передает последний, "На места", — заканчивает офицер команду и закрывает люк. "423 человека, еще приема на 4 хватит", — шутим мы между собой, и устраиваемся на свои места.