Буревестник
Шрифт:
Уильям прокусил свою нижнюю губу насквозь. Кровь из нее стекала вниз, оставляя следы на деревянном столе. Один из его мучителей периодически вытирал его с легким раздражением. Трешем, Бофорт и Йорк дождались, когда Уильяма привяжут к стулу, после чего удалились, оставив его наедине с двумя солдатами. Йорк выходил из комнаты последним. Он поднял руку в знак прощания, и на его лице мелькнуло нечто похожее на сожаление.
Уильям, не веря глазам своим, с ужасом наблюдал за тем, как два солдата с самым невозмутимым видом приступают к своему страшному делу. Они не произносили угроз и лишь лениво переговаривались, доставая из мешка различные инструменты, предназначенные для сокрушения достоинства и воли человека. Он узнал, что пожилого звали Тедом, а молодого – Джеймсом. Судя по всему, Джеймс был кем-то вроде подмастерья у Теда, обучавшегося его ремеслу. Пожилой часто делал паузу и объяснял, что он делает и почему это срабатывает, в то время как Уильям едва сдерживался, чтобы не закричать. Странным образом он чувствовал себя не человеком, а подопытным животным.
Первым делом они спросили у него, правша он или левша. Уильям сказал им правду. Тед выложил на стол комплект зловеще выглядевших тисков для ломания пальцев. Они сорвали щипцами его обручальное кольцо и положили ему в карман. Затем вложили палец в тиски и начали затягивать винт, не обращая внимания на его участившееся дыхание.
Кожа пальца лопнула по всей его длине, словно на нем разошелся шов, и Уильям принялся читать молитву на латыни. После двух поворотов винта хрустнула кость, а пластины тисков все продолжали сдвигаться, сдавливая изувеченный палец. Солдаты не торопясь затягивали в тисках другие его пальцы, ведя беседу о какой-то проститутке в доках и обсуждая, на что она готова за несколько пенни. Джеймс рассказывал, что он показывал ей такое, чего она прежде никогда не знала, а Тед говорил, чтобы он не врал, и предупреждал, как опасно за собственные деньги подхватить сифилис. Дело дошло до ссоры, в которой Уильяму отводилась роль невольного и беспомощного свидетеля.
Его левая рука пульсировала в унисон с сердцем. Они усадили его за стол и обвязали веревкой грудь. Сначала он пытался отдернуть руки, но они крепко прижимали их к столу. Он видел, как из распухшей багровой плоти его мизинца торчит тонкая косточка. Уильяму часто доводилось высасывать костный мозг из куриных костей, и вид его собственных пальцев с прикрепленными к ним жуткими устройствами казался ему нереальным, как будто они принадлежали не ему, а другому человеку.
Уильям покачивал головой, чуть слышно бормоча Pater Noster, Ave Maria, Nicene Creed [19] , выученные им в детстве под руководством воспитателя, который брался за кнут каждый раз, когда он запинался или совершал малейшую ошибку.
19
«Отче Наш», «Богородице Дево, радуйся…», «Символ веры».
– Credo in unum deum! – произнес он, тяжело дыша. – Patrem omni… potentem! Factorum caeli… et terrae [20] .
Раны, полученные им в сражениях, никогда не были такими болезненными. Он попробовал воскресить их в памяти. Однажды в результате прикосновения раскаленного железа у него возник сильный ожог, и сейчас Уильям с удивлением ощутил тошнотворный запах горелой плоти, который, как ему казалось, он давно забыл.
Солдаты замерли, и Тед поднял руку, призывая к молчанию своего партнера, задавшего ему какой-то вопрос. Боль затуманила сознание Уильяма, но ему почудилось, будто он слышит знакомый голос. Ему было известно, что умирающих людей посещают фантастические видения, и он поначалу старался не обращать внимания на эти звуки, думая, будто это шепот явившегося за ним ангела.
20
«Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли…» – слова молитвы «Символ веры».
– Сознайся! – отчетливо услышал он голос, приглушенный каменными стенами.
Уильям поднял голову и едва не спросил своих мучителей, не слышали ли и они эти звуки. Кто-то кричал изо всех сил, повторяя одни и те же слова, и при каждом повторе разные их части оказывались неразборчивыми. Уильям сложил вместе то, что ему удалось разобрать, и закричал от удивления, смешанного с болью, чем вывел из состояния оцепенения Теда, который тут же продолжил затягивать винты. Хрустнула еще одна кость, и на деревянную поверхность стола брызнула тонкая струйка крови. Уильям почувствовал выступившие на глазах слезы. Ему очень не хотелось, чтобы его мучители подумали, будто он плачет.
Уильям глубоко вздохнул. Он узнал голос Дерри. Никто, кроме него, не называл его Уильямом Полем. У него разрывалось сердце при мысли, что он должен уступить этим людям. Его решимость молчать до конца растаяла, словно воск в печи.
– Хорошо… джентльмены, – произнес он, тяжело дыша. – Я сознаюсь во всем. Несите свой пергамент, я подпишу его.
Молодой солдат посмотрел на него с изумлением, но Тед лишь пожал плечами и принялся откручивать винты, тщательно вытирая каждый, и смазывая маслом тиски, дабы они не заржавели в мешке. Уильям окинул взглядом их арсенал и содрогнулся, поняв, что это было только начало мучений.
Тед кашлянул, тщательно вытер со стола кровь и положил искалеченную руку Уильяма на кусок ткани. После этого он аккуратно развернул перед ним свиток пергамента из телячьей кожи и достал из мешка с пыточными инструментами чернильницу и гусиное перо. Видя, что правая рука Уильяма сильно трясется, Тед обмакнул за него перо в чернильницу.
Испытывая чувство тошноты, он прочитал обвинение в государственной измене. Об этом узнает его сын Джон. Отныне его жена будет жить в тени этого позорного признания. Доверие к Дерри Брюеру обошлось ему слишком дорого, но сделанного не воротишь.
– Говорил тебе, он признается! – торжествующе произнес Джеймс. – А ты сказал, что герцог должен продержаться день или два, а может быть, и дольше!
Тед скорчил гримасу и протянул своему молодому партнеру серебряную монету в четыре пенса.
– Я поставил на тебя, парень, – сказал он Уильяму.
– Развяжи веревки, – попросил Уильям.
Тед рассмеялся.
– Не сейчас, милорд. Был один тип, так он бросил собственное признание в огонь, который мы для него же и развели. Пришлось начинать все сначала! Нет, приятель. Подожди, пока Джеймс отнесет пергамент тем, кому он нужен. После этого ты меня больше не интересуешь.
Шутливым церемонным жестом он передал лист Джеймсу. Тот свернул его и перевязал черной лентой.
– Не задерживайся там, приятель! – крикнул ему вслед Тед, когда он вышел за дверь. – Еще светит солнце, меня мучит жажда – и ты ставишь выпивку!
Вновь проходя по Вестминстерскому дворцу, Дерри еще раз поразился его размерам. Стражники вели его прямо через здание, но совсем не тем маршрутом, которым он прошел до этого, направляясь к башне Джуэл. Они шли мимо огромных комнат для судебных заседаний и помещений со сводчатыми потолками, похожими на интерьеры соборов. К тому времени, когда они достигли просторного, гулкого зала, где собирались лорды, Дерри впал в глубокое уныние. За то время, что имелось в его распоряжении, у него не было шансов отыскать Уильяма. Все, на что ему можно было рассчитывать, он прочитал на разъяренном лице Трешема. Он не был уверен и не мог быть уверен в успехе. Целая армия не могла бы найти в огромном дворце одного-единственного человека.
Впереди Дерри увидел группу людей, которые что-то оживленно обсуждали. Когда они подошли ближе, он с удивлением увидел, что выходящие на реку ворота открыты, и сквозь них внутрь пробивается яркий солнечный свет. Дерри споткнулся на неровном полу, когда в глаза ему бросились фигуры двух людей, входивших во дворец. Конвоиры подтолкнули его вперед, выругавшись, но тут среди них пробежала волна благоговейного ропота.
Они вели Дерри мимо группы людей, располагавшейся напротив наружных ворот. Все они стояли на одном колене или застыли в глубоком поклоне, в то время как в их владения входили король и королева Англии. Губы Дерри растянулись в улыбке. Обернувшись, он увидел среди них Трешема и кардинала Бофорта. Когда его взгляд натолкнулся на лорда Йорка, он сощурился. В том, что герцог до сих пор не уехал в Ирландию, не было ничего удивительного, но его присутствие в Лондоне могло служить подтверждением подозрений Дерри по поводу существования заговора против Уильяма Поля.