Бури
Шрифт:
— Не знаю, — ответил Алеард. — Знаю только, что никто не победил.
Он взял меня за руку и усадил на траву, сел рядом. Кристиан устроился напротив нас. Мы не успели обсудить увиденное: земля содрогнулась, и под низкие ветви заглянул Бури. И снова он был небольшого размера, всего-то с очень крупную лошадь, словно сжимался, дабы нам было удобнее с ним общаться.
— Вы должны знать, что бывает с теми, кто идёт до конца, — сказал он.
— Эти люди были путешественниками? — спросил Кристиан.
Бури кивнул.
— Большего я не расскажу. Простите, что опечалил вас, но так было нужно. Подумайте над этим и решите для себя, на какой вы стороне.
Он положил голову на землю и поджал лапы.
— Думаю, мы на своей стороне, — сказал Кристиан.
— Верно, — согласился Алеард.
— Выбор сделан давно, Бури, — сказала я.
Мы услышали в сознании его хриплый низкий смех.
— Поэтому я здесь, — непонятно сказал он.
Мы несколько минут молчали, и постепенно я успокоилась. Что бы ни случилось в прошлом, мое настоящее было прекрасно. Алеард держал меня за руку, и я чувствовала себя в безопасности.
Тренировку продолжать не стали, но сходили на озеро и поплавали. Бури остался с нами. Мы лежали на его брюхе, греясь от теплых металлических перьев, которые он нарочно сделал более гладкими и удобными. Кристиан рассказывал забавные истории из прошлого, Алеард вспоминал, как объелся варенья, я тоже делилась детскими воспоминаниями, и все трое смеялись, представляя друг друга юными шалунами, хотя представить капитана беззаботным мальчишкой почему-то удавалось с трудом. Между нами троими появилась особая связь, и Бури был её частью. Алеард по-прежнему держал меня за руку, сильные пальцы едва ощутимо поглаживали запястье, щекотали ладонь. Каждое новое прикосновение, пусть даже такое легкое и незатейливое, пускало по телу волны теплого удовольствия. Бури дремал, и мы ритмично вздымались вверх-вниз на его боку. Я узнала о его дыхании только сегодня, и он пояснил, что научился дышать далеко не сразу.
— Хранители отличаются от людей тем, что перенимают только одну стихию. Однако в моем случае это не так. Я взял их несколько.
— Какие стихии, Бури? Ты можешь рассказать о них?
— Земля, воздух, огонь, вода, металл, камень и дерево, — отозвался он. — А ещё звезды, но их стихийность переменчива.
— И в человеке есть все эти стихии? — спросила я.
— Да, в иной форме, нежели они встречаются в природе. Я принимаю их изначальные виды, потому и тело имею металлическое, а кости каменные.
Он был с нами до самого вечера, и охотно отвечал на вопросы, однако, не касаясь некоторых тем. Мы присоединились к остальным, и Бури ходил среди толпы, высоко подняв голову — такая у него была привычка. Я подумала, что его поведение напоминает поведение собаки, которая ходит за хозяином, зная, что очень скоро им придётся расстаться. Я чувствовала, как расстояние между нами увеличивается, как стремительно отсчитывает время оставшиеся часы… И потому крепче держалась за всех, кто рядом.
Эван, увидев, что я приуныла, решил меня развеселить и взял гитару. Никак не ожидала, что петь с ним будет Онан… Вернее, он ему подпевал, да таким дурным сердитым голосом, что мы задыхались от смеха. Эван начинал, а Онан заканчивал строку.
Вы живёте скучной жизнью. — Елки-палки! Без истерик и без драк. — Ну как так можно! День за днём идёте в горку. — Как Сизифы. А не падаете в пыль… — И под заборы. За любовью потянулись — Дурачины! Утром рано встали с солнцем. — Нет бы дрыхнуть! Улыбнулись вместе с песней. — Надо плакать. Загляделись на рассветы. — Как же глупо. Отыскали путь-дрогу. — Вот ведь скука!.. И пошли искать судьбу. — Сидите дома! Кто-то шлёпнулся в грязюку. — Нос расквасил. По дороге без конца. — Стирали обувь. Помечтали о прекрасном. — Врите дальше. Захотели прямо в сказку. — Это кисло. Создавали сны и яви. — Очень надо! Никому в пути не врали. — Чушь собачья! Танцевали до упаду. — Неумело. Веселились и смеялись. — Без азарта. И собою оставались — Я не верю!..— Вы мне можете не верить, — спел Эван. — Это ваше личное дело. Но всё точно так и было. В конце лета, когда смородина спела…
Мы сопроводили окончание выступления аплодисментами. Откуда они взяли этот шедевр — было неясно. Возможно, придумали на ходу.
— Ванька, тащи аккордеон, — сказал Онан. — Ща я тебе спою о жизни как надо.
— Где я его возьму тебе, аккордеон этот? — хмыкнул Эван. — Пой так, под гитару, и не привередничай.
— Кхме… — откашлялся Онан и выдал низким зловещим голосом:
А у Клавдии Петровны Во саду росли томаты. И она не виновата, Что жила в счастливый час. Внуков нянчила, растила, Всех своих котов любила. Мужу одежонку шила, По воду к реке ходила…— Кто ж у нас к реке за водой ходит? — рассмеялся Кёртис. — Ты тут явно приврал для красоты слога, Онан.
— Люблю глядеть, как кони обнимаются в лугах, — спел вдруг Онан игриво, подмигнув Еве, и она расхохоталась.
— Что на вас нашло?
— Нам хорошо, — ответил Онан. — Хочешь потанцевать, ягодка моя?
Нам и правда было хорошо всем вместе, даже не смотря на то, что мы с Алеардом и Кристианом показали остальным видение гибели молодых ребят. Перепады настроения, чувств и эмоций удивляли. Туда-сюда, из печали в безумную весёлость и радость…
А Бури глядел на нас и молчал.
На следующий день после обеда я решила прогуляться и отправилась в горы. Наивысшей точкой считалась «Белая дева», она дотянулась до пятисот двадцати метров. В голове мелькнула мысль: снова «белая»… Столько белого, но почему именно белого? Не красного, не синего, не зелёного? Непонятно.
Горы эти, называемые «Медвежьими», изобиловали пещерками и тайными ходами, и я знала, что родители запрещали детям сюда соваться. Мне были знакомы некоторые разломы и гроты. Когда я переехала к Яне, она тут же потащила меня обозревать окрестности с «Девы». С тех пор я приходила сюда нечасто, но регулярно.
По правде говоря, мне хотелось найти Алеарда и поговорить с ним об увиденном, в частности о тех людях из видения, что шли на смерть. В голове окончательно перепуталось, но я точно знала одно: увиденное нами не было игрой воображения. А значит, важно было понять, что и когда случилось, что за силы столкнулись на том плато? И какое отношение всё это имело к нам.