Бурлаки
Шрифт:
— Мухоморы жрать заставлю. Собирайте грибы, вот вам и мясо. Недовольные стали, а раньше у Семена Юшкова всухомятку жрали, и ничего…
— Ты, новый старшина, не ерунди! — вступился Андрей Заплатный. — Здесь работа — не паклю теребить. Тяжелее работа. Без приварка немного сделаешь.
— Ты, косорылый, каждый раз против начальства. Заставлю, так кору будешь глодать. Я тебе не Сорокин.
— Дурья голова, — неожиданно мягко стал уговаривать Вахромея Заплатный. — Надо на день, на два остановить работу,
— Как в рабочем журнале запишешь?
— Это Сашка знает.
— Можно записать, что по случаю сильного ветра работа не производилась, — сказал я.
— Жулики! А если кто из вас начальству донесет? Кого будут судить? Меня! Когда очистим плес, тогда и сплывем до деревни.
И началось: утром чай, на обед чай, вечером чай. И больше ничего. У меня после работы кружилась голова. Самый старый наш матрос Тетюев совсем обессилел и не мог уже выезжать на работу. Заплатный советовал действовать решительно.
— Наплевать на все. Нас шестеро — Вахромейка один. Выбрать якорь да и сплыть верст на семьдесят. Не пропадать с голоду в самом деле.
— Обовшивели все. Месяц в бане не мылись. В Каму здесь не полезешь — комарье заест. Каторжные мы, что ли? — жаловались чуваши.
Еще раз поговорили с Вахромеем. Он — ни в какую.
— Нельзя. Робить надо. Приедет старшина, спросит: что, Вахромей, сделал? А я что скажу? Муку молол?.. Да что вы, в самом, деле, бунтовать выдумали? В остроге сгною!..
В глухую полночь мы выбрали якоря и поплыли в низа от комаров, от голода. За ночь проплыли верст тридцать. Утром на палубу вылез Вахромей. Поглядел по сторонам и набросился на вахтенного:
— Сукин ты сын! Говорил тебе якорь перенести к берегу. Ослеп, что ли? Теперь вот сорвало. Буди команду, а я… — И осекся, увидев на корме Кондрякова и Заплатного с шестами. — Вон какое дело. А я думал, с якоря сорвало… Кто велел плыть? Кто приказал?
Заплатный хотел ответить, но его опередил Кондряков.
— Я! — сказал Михаил Егорович.
— Ты, арестантская харя? Отвечать будешь. Отдать якорь!
Заплатный подошел к Вахромею и взял его за шиворот:
— Скачи, жила, на яр! Ну!
Подошли остальные матросы. Вахромей обвел всех глазами и, хотя понял, что ни у кого не найдет сочувствия, все-таки стал просить заикаясь:
— Андрюша! Отпусти, ради Христа. Я это так, а вы всурьез. Да плывите вы хоть до самой Перми. Я ведь и сам тоже думаю: комарье, мяса нет, хлеба нет. Плыть надо… плыть…
— Мы поплывем, а ты скачи, пока берег близко. Ну! — И Заплатный сделал выразительный жест коленкой.
Тут за Вахромея вступился Кондряков:
— Оставь ты его, Андрей. Он жучок, знаешь ли, маленький.
Вахромей ухватился за это, как утопающий за соломинку:
— Ты
— Прыгай, говорят тебе! — крикнул потерявший терпение Заплатный и пинком сбросил Пепеляева за борт.
Вахромей взмахнул руками, судорожно цепляясь за кустики на яру, не удержался и скатился в омут. Я схватил багор, чтобы помочь Вахромею.
Заплатный прикрикнул на меня:
— А ну, брось багор! Тоже на берег захотел? Сопляк!
Карчеподъемница плавно проплыла мимо барахтающегося в воде Вахромея…
В первой же деревне Катя Панина заготовила мяса чуть не на месяц. Съездила в село на мельницу. У нас появились и хлеб, и приварок.
Стояла тихая безоблачная погода. Местные мужики воспользовались этим и пустили палы. Над рекою — клубился удушливый дым. Молчали кукушки. Таежные векши переселялись в безопасные места и тысячами гибли, переплывая глубокую реку. В лесу трещал сушняк: ломился красавец тайги — сохатый.
К карчеподъемнице подплывала лодка. Греб старший матрос Вахромей. Посередине на куче барахла сидел Спиридон Кошелев, на корме сам Сорокин.
Когда лодка ткнулась в борт нашего судна, старшина стал пробирать своего неудачливого помощника:
— Вон куда сплыли. Что за самоуправство? Расчету хошь? Чем глядел? Где был?
— Не велел я плыть-то, — оправдывался Вахромей. — Спроси их, не отопрутся… На берег меня высадили. Я уж три дня живу в лесу. Жрать нечего. Еловыми шишками питался.
— Пакостлив, как кошка, труслив, как заяц… Возьму да и назначу старшим матросом Спирю. Распустил сопли… Вахтенный! Принимай чалку.
Первым из лодки вылез Спиря, польщенный тем, что его ставят выше Вахромея. За ним выбрался на палубу старшина и за его спиной Вахромей Пепеляев.
— Доброго здоровья, соколики, — поздоровался с нами старшина. — Как поробили? Я тоже стараюсь, забочусь о команде. Жалованье вам привез. У меня не то, что у Юшкова. У меня жалованье матросику тринадцать рублей. Рукавицы привез, мясо, харчи, то да се. Я за вас стараюсь, матросики.
Старшина ушел в каюту. За ним уплелся Вахромей. Мы, разгрузив лодку, собрались в кубрике. Явился Вахромей с повинной, и пошла потеха. Даже Катя Панина смеялась над старшим матросом.
— Я чай кипятила. Вдруг мимо окошка как промелькнут чьи-то ноги! Выглянула из кухни: Вахромейко барахтается в воде, как мокрая курица… Зачем выскакивал? Не с грибов ли тебе приспичило?
— Эх! Все может быть. Я сам — человек подневольный. Давай-ка, ребята, опять вместе жить. Сознаюсь, сам я был виноват. Спасибо за науку… Подожди-ка! — Вахромей вытянул из одного кармана, а затем из другого две бутылки с красными головками.