Бурные страсти тихой Виктории
Шрифт:
Странно, раньше она ничего не делала без ведома Саньки, а послезавтра она собирается сдать уже второй экзамен, а он ни о чем не знает.
Экзамен! Что ему какой-то экзамен какой-то Виктории из какой-то прошлой жизни!
Вот так ее постоянно бросало то в жар, то в холод, и не было слов, чтобы определить это состояние. И было обидно до слез. Раньше говорят, женщины выли во весь голос, рвали на себе волосы. Интересно, почему сейчас этого делать нельзя? По крайней мере Вика понимала, что не может выплеснуть наружу яд, скопившийся у нее
Она будет жить впредь с выжженной душой, без радости, без смысла жизни… И все же Вика нашла силы себя одернуть и прекратить это саморазрушение.
Ехать полчаса в троллейбусе было невмоготу, поэтому Вика взяла такси и через десять минут была дома. Она могла бы, как и Санька, закрыть калитку на засов, но не стала. Глупо это делать — только соседей веселить, Санька все равно перелезет через забор и станет ломиться в дом… До той поры, пока уверен, что Вика ничего толком не знает. Пока он может утверждать, будто ее подозрения ни на чем существенном не основаны.
Наверное, просто сидеть и ждать вечера, а вместе с ним прихода Александра было бы тяжело. Но Вика села за стол, чтобы заняться информатикой.
Однако вместо строчек учебника перед глазами вставали картины прошлого. Счастливого прошлого. И ничем их было не прогнать.
Ее желание каждый день обливаться во дворе холодной водой ушло. От душевного непокоя заниматься собой не было никакой охоты. И совать голову под холодную воду больше не хотелось.
На этот раз Александр Петровский пришел домой минута в минуту. То есть израсходовал пятнадцать минут на езду от офиса фирмы до дома, что-то высыпал в миску Блэка. Вика в открытую дверь слышала, как он разговаривает с собакой:
— Попробуй, Блэк, какой корм. Продавец сказал: сам бы ел, да денег надо!
Он нарочно говорил громко, для Вики, всеми силами старался показать, какое у него хорошее настроение и как все у них дома хорошо. Вот только Виктория неизвестно почему кочевряжится, пытается развалить их такой удачный, счастливый брак!
Сегодня Вика сварила зеленый борщ, пожарила курицу с молодой картошкой на гарнир. И когда Александр возник в дверях кухни, сказала ему спокойно:
— Мой руки и садись за стол.
Он на мгновение сбросил маску уверенного в себе человека. В глазах его метнулось недоумение: жена собирается с ним помириться или… или это какой-то подвох?
Теперь Вика все читала по лицу мужа. Он тут же решил отбросить второй вариант. Вспомнил, видимо, как западают на его красу другие бабы, и решил, что собственная жена тем более не захочет упустить такого единственного и неповторимого.
— Ужин примирения? — несколько развязно поинтересовался он.
— Ужин выяснения отношений.
— Разве мы не выясняли их почти семь месяцев назад, когда скрепили свои отношения узами брака?
Он продолжал делать вид, что ничего страшного между ними не произошло. Пошел, напевая, в ванную, вымыл руки и сел за стол, который Вика между тем накрыла.
Попробовал ложку борща, другую и промычал:
— Божественно! Не выпить ли нам по такому случаю чего-нибудь легкого?
— Есть бутылка вина. «Коварство и любовь».
— Неси! — благодушно разрешил он.
Виктория почувствовала, что упускает из рук инициативу. Обычный ужин обычных супругов? Она едва не застонала, но опять ее взгляд упал на конверт с фотографиями, которые предусмотрительно положила на разделочный столик. Чтобы были под рукой.
Александр открывал штопором бутылку, Вика поставила рюмки. Опять идиллия. На этот раз обманчивая.
Он поднял рюмку:
— За мир в нашем доме.
Виктория в какой-то момент даже растерялась. У нее нет никакого опыта выяснения этих самых отношений. Еще немного, и Санька все ее усилия сведет на нет! И будет тянуться их существование во лжи и равнодушии. И Вика совсем перестанет себя уважать. Ведь так проще: не предпринимать никаких усилий. Сделать вид, что все хорошо…
— Нет! — Усилием воли она стряхнула с себя этот дурман.
— Что — нет? — высокомерно удивился ее муж.
— Нет в нашем доме никакого мира. И никогда не будет!
Он с показной досадой отставил рюмку.
— Опять ты начинаешь. Тростинка, разве мы с тобой плохо жили?
А вот это уже спекуляция. Намекает на то, как они любили друг друга. Как им было хорошо в постели… Взывает к чувствам, которые сам же предал!
— Хорошо, — спокойно согласилась Вика, хотя внутри у нее все клокотало. — Но это уже в прошлом.
— Продолжаешь разыгрывать оскорбленную добродетель? Подумаешь, муж один раз не ночевал дома! И из-за этого рушить семью, отказываться от всего хорошего, что было…
— От хорошего я не отказываюсь. Оно останется со мной. В воспоминаниях. Хочу лишь узнать: когда ты уйдешь?
— С какого перепугу я должен уходить из своего дома? Только из-за того, что моя жена — истеричка?
Вика усмехнулась. Как, оказывается, просто прогнозировать действия человека, когда событие с его участием хорошо изучено. Это уже было. Он перекладывает на ее плечи все, что случилось между ними. Теперь она истеричка, вдобавок к невезучести и косорукости.
— То есть ты считаешь, что нет серьезного повода, чтобы нам с тобой расходиться? — Опять пришлось начать сначала; когда увязаешь в мелочах, до главного можно так и не добраться.
— Считаю! — Петровский разве что не подбоченился.
— Тогда что ты скажешь насчет этого? — Она бросила перед ним конверт с фотографиями.
Все получалось вовсе не так, как Вика задумывала. Она хотела, как делала всегда, сначала накормить мужа. Он же пришел с работы! Но все пошло наперекосяк, и Александр даже отставил в сторону бокал, который до того с таким энтузиазмом поднял.
Теперь он некоторое время сидел, тупо глядя на конверт, а потом приоткрыл его и вытащил фотографии.