Буря кристаллов. Часть 4. Хронокопия

Кибальчич Фима

– Здравствуйте, я вас слушаю.

Капитан Шваки ответила с легкой немного картавой запинкой, в ее взгляде читалось строгое удивление. Скрытое под маской вежливости требование срочно представиться и объясниться.

– Извините за беспокойство, меня зовут Никита Ларский. Я временно работаю с полицией.

Она всмотрелась и даже на плоском изображении отразились появившиеся в глазах смешинки.

– Я вас помню, вы были на оперативном совещании. Вы..., - она опустила глаза, всматриваясь в невидимые Никите данные, - генерал-майор от прокуратуры. Очень приятно. И как вы у нас оказались? Ой,

нет, стоп, рассказывать не надо. Нет времени. Просто скажите коротко, что нужно.

– Я хотел бы найти жену. Но не могу. Нет ни связи, ни информации.

– Думаете, у меня получится?

– Не знаю, но вдруг, вы занимаетесь идентификацией. Знаете, какие-нибудь способы. Или вдруг она вам попадется.

Ирина Шваки посмотрела в сторону и наморщила лоб.

– Хорошо, сбросьте мне все о ней, я попробую помочь.

– Спасибо.

Опять в глазах появились смешинки, она их быстро сморгнула и нахмурилась.

– Если что узнаю, сама вам сразу позвоню, генерал-майор.

Она сама позвонит, и все. А Никита должен придумать и сделать что-то еще. Схватить авиетку и отправится на ее поиски. Но не мог. Дурацкими погонами был привязан к инопланетному диверсанту, к реконструкции, к войне, приближающейся к дому.

– Никита Сергеевич, мы готовы вам показать.

– Вы копнули до гибели?

– Заглянули чуть дальше. Тварь во всей красе. Но вы сами увидите. Мы загрузим реконструкцию через микроизлучатель вашей каюты.

– Давайте.

Никита не раз погружался в реконструкции преступлений, но настоящие ответы находились далеко не всегда. Оба убийства инсектоидов, к сожалению, исключали возможность использование хронокопии, а реконструкция на основе простого криминалистического анализа результата не дала. Гибель первого таракана сопровождалась взрывом хрономины, которая смешала все временные пласты, слепила последовательность событий и все образы в бесформенный сгусток. А Луне - месте смерти второго союзника - не было земной атмосферы, а генерировался климат Утраза, поэтому технологии криминалистического анализа не работали.

Луч протянулся над политекой и за пару секунд заполнил все пространство перед Ларским папоротником, кустарником, хилыми деревцами и толстыми стволами, покрытыми мхом. Каюта визуально исчезла, возможно, и ее реальные стены раздвинулись. Никита поднялся, сделал несколько шагов и оказался в центре событий.

Солнце пробивалось сквозь листву и пятнами ложилось на подлесок, на шкуру варана. Мощная приземистая ящерица опиралась грудью на поваленное дерево, длинные когти передних лап были вдавлены в подгнившую кору. Дыхание неспешно двигало серые кожистые бока - существо было полностью сосредоточено на стоящем перед ним трехногом мольберте.

Следователь подошел вплотную к увлеченному животному. Реконструкция передавала запах, густой, травянистый и влажный, но никаких ощущений от движения по лесу не было. С этого ракурса был хорошо виден раздвоенный и очень длинный язык ящера, он то нырял в парящую у мольберта палитру, то тыкался в растянутый холст. Ларский не совсем понимал, как животное смогло доставить сюда все это художественное оборудование. Хотя... На шее варана был виден силовой позициометр, скорее всего мольберт и палитра мобильно перемещалась следом за художником. Но сейчас это не так важно. Ларский обошел Врана. Его хвост был огромен и пару раз беспокойно двинулся из стороны в сторону.

Привлекал внимание сам рисунок, ящер рисовал нечто похожее на увитую ягодами ветку. Никита огляделся и чуть выше по склону увидел еще молодое дерево с небольшими глянцевыми листьями и фиолетовыми круглыми плодами на коре. Дерево джаботикаба часто встречалось в Латинской Америке. Пропорции рисунка выглядели причудливо и угловато. Неумение, творческий подход или особенности зрения? Никакие научные исследования не расскажут настолько точно о том, как животные видят мир, насколько их произведения искусства. Раньше думали, что достаточно представить устройство глаза змеи, и вот - ее мир. Но кроме глаза есть мозг, а, может быть, и своеобразное мировоззрение, передаваемое опытом змеиных поколений.

– Никита Сергеевич, посмотрите в верхней части ствола, - раздался голос Филиппе.

– Остановите, - сказал Ларский, и кадр реконструкции замер, оставляя в воздухе кончик окрашенного охрой языка варана.

Никита пошел вдоль ствола, всматриваясь в тени и свет, там, где, загороженные зелеными побегами кустарника, расходились ветви упавшего дерева. Это было похоже на опухоль, на страшную и великолепную заразу, угнездившуюся на развилке между стволом с пятнами мха и уходящим в сторону толстым, обломанным суком.

– Вот ты какой?
– пробормотал он.

– Хромотографический и нейтринный анализы, а также визуальные характеристики указывают на то, что перед вами нечто вроде корунда, - сразу же конкретизировал криминалист.

– Корунд, драгоценный, мать его в пределы.

Тварь не была драгоценным браслетом, обвивающим ствол. Явно тяжелая, размером со здоровую собаку, она, обтекая древесную основу, поднималась над ней несколькими головами, ощетинившимися и зло поблескивающими серо-зеленоватыми углами. В обычных кристаллических наростах есть магия природной красоты и покоя, но здесь она смазывалась странной агрессивной упорядоченностью, таящейся в конструкции нестабильностью. Ларскому казалось, что на него смотрели сотни остро отточенных глаз и ждали. Его ошибки, его спины?

– Вот дрянь - даже не пытается изобразить из себя часть дерева. Развалилась словно на охотничьей делянке.

– Вы же знаете, Никита Сергеевич, что у агрессоров низкая способность камуфляжа, камуфлируется слабый.

– Сколько времени до нападения?

– Около пятнадцати минут.

– Не будем ждать, промотайте на скорости, но что бы я мог визуально регистрировать изменения.

– Хорошо.

Ларский сделал два шага назад, чтобы иметь возможность видеть и варана, и его убийцу.

Быстрый язык мелькал, накладывая мазки на почти законченную картину, а кристаллическая тварь начала менять форму. Несколько ощетинившихся голов быстрыми механическими движениями складывались в одну. От плоскости к плоскости, от острия к острию она росла и вытягивалась под едва слышное мерное похрустывание. Шея чудовища тянулась вверх, превращаясь в лезвие, оснащенное прозрачными, утратившими зеленую муть иглами. Если бы в трех метрах была кошка, а не ящер, она бы сразу определила опасность.