Буря кристаллов. Часть 4. Хронокопия
Шрифт:
Он хорошо знал историю, знал, как спокойная жизнь даже одного поколения рождает у следующего нутряное чувство защищенности, невозможности страшной, разрушающей катастрофы в течении их размеренной жизни. Нет, разум пытается отрезвить ничем не обоснованное, но крепчающее на пуховой перине благополучия чувство веры в защищенность правительством, государством, богом. Разум просчитывает возможные угрозы, оценивает принятые меры, выискивает новые. Но все это механическая, разрозненная работа. Потому что внутренний голос нашептывает "ничего не случится, перестань, ничего не может случиться". Нельзя сочинить великолепную, пленяющую души людей арию, если
Поэтому вся история человечества - это благодушная ленивая дрема или самонадеянное раздувание щек, сменяемые гранью гибели и отчаянной мобилизацией. Вот и сейчас они слишком долго задирали нос всемогущества, и по всем признакам по нему, в конце концов, прилетело.
– Штаб, дайте точку входа.
Рассеянное и медлительное свечение от спускающихся аппаратов двинулось глубже и дальше, коснулось в проступившей в толще воды глыбы и потекло по ее почти изящным сочленениям. Прямо под ними уходила в темную глубину и в стороны гигантская подводная снежинка. Ее стройные изящные плечи сияли и подрагивали - эффект от защитной силовой сетки. Конец тягостного пути - база глубоководного присутствия ZD, принадлежащая штабу полицейских сил реагирования по Латинской Америке.
– Вы опознаны, берем управление на себя. Платформу отправляем в сектор криминалистики, вас - в оперативный. Возражения есть?
Наконец-то - первый голос в эфире и вполне спокойный. Есть надежда, что здесь я выясню, что происходит.
– Никаких, - сказал Ларский на вопросительный взгляд пилота, - ведите нас.
Авиетка спустилась еще ниже, взяла правее и пошла вдоль вытягивающегося в облаке света стройного, оборудованного симметричными ответвлениями двухкилометрового луча снежинки. На концах ответвлений свет выхватывал пятигранные соты, их гипертрофированные ребра были такие же, как у космических крейсеров. Гладкий бок океанской рыбы мелькнул над прорисованным мягким свечением ребром и исчез, как призрак, случайно забредший в покинутый и погруженный в темноту дом.
Здвински смахнул голограмму боевого слежения и яростно почесал нос.
– Надеюсь, здесь мы поймем, какого рожна происходит?
Кто-то скептически хмыкнул, и они нырнули внутрь.
Свет сразу плеснул в прозрачные бока авиетки, принося с собой картину парковочного сектора, пустого, оснащенного только кронштейнами и манипуляторами репарантов вдоль широких панелей. Авиетка застыла на парковочных стапелях, выпуская их из ложементов и открывшегося проходом борта. Все потянулись к выходу.
Они уже были снаружи, когда интеркомы запищали, обнаружив каналы связи. Только все выбрались из авиетки, как сверху посыпались минилинкболы. Таких Ларский еще не видел - желтые, лучащихся радостной улыбкой голопроекции колобков. С ушами и хвостиком. Никита вытаращил глаза.
– Генерал-майор, прошу срочно следовать за мной, - сообщило создание.
– Вас ожидают.
Ларский обернулся к Игнатову. Тот стоял с непроницаемым лицом, и линкболла около него не было.
– У меня есть небольшое дело, Никита Сергеевич, но я уверен, что вы и без меня справитесь.
Спрутов сын все-таки что-то знает и молчит.
– И откуда у вас такая уверенность, Олег Павлович?
– Не злитесь. Надеюсь, мы скоро встретимся.
Контразведчик протянул руку. Ларский помедлил, но все-таки пожал ее и повернулся к остальным. Спецгруппе предназначался свой колобок, пилоту - свой. Команду разводили в разные стороны. Здвински широко улыбнулся:
– Мы прощаться не будем.
– Да, я рассчитываю на вашу помощь. В полиции всегда встречают гостей глупо улыбающимся мячиками?
– Давняя традиция. Лет двести назад забавлялись, создавая доброжелательную атмосферу в тюрьмах, а потом они появились везде. Знаете, как блатной жаргон.
– Как-нибудь расскажите мне подробнее о ваших традициях, сержант.
– С удовольствием. Как только все успокоится.
Одним движением они обменялись контактами и, попрощавшись со всеми, Ларский устремился за голографическим спутником. Впрочем, разбежаться он не успел. Через пять метров круглое чудовище зависло.
– Быстрое перемещение по базе типа ZD предполагает использование сайскутера.
Исчезнувшие стенные панели открыли целый арсенал проклятых полицейских метел. Понятно, что бравые широкоплечие ребята типа сержанта Здвински, способные вырастать из-под земли в центре даже плавающих городов, с сайскутером не расставались. Таскали у бедра эту летающую игрушку и, тряхнув ей, как древние красавицы веером, превращали короткую дубинку в летающую ракету под силовым щитом, способную развивать скорость не меньше прокурорского челнока. Но Ларский, бюрократический червь и сибарит в душе, не имел никакой склонности к ведьминым полетам и к сжиманию между ляжками толстой сигары. Но на базе ZD были свои правила.
Резко выдохнув, Ларский сдернул со стены гладкую теплую палку, тряхнул ей и перекинул ногу через едва прочерченную выемку седла раздувшейся хреновины. Рывок, следователь качнулся и вцепился в короткие рулевые изгибы. Сайскутер помчался мимо мерцающих панелей, карманов силовых блоков, групп репарантов, следуя за быстрым, сияющим улыбкой до ушей спутником-бесенком. Словно впереди их ждали веселые эстафеты, а не дерьмовые новости. Управлять бешеной сигарой Ларский умел, но не был уверен, что сумеет на ней удержаться. Странно, что такой способ передвижения в полиции находили более простым и управляемым, чем встроенные в ступни и локти движки. Хотя все одинаково отвратительно. А еще этот цифровой улыбчивый засранец. Хотя бы рожу свою вперед развернул!
– Прибыли, - сообщило летающее чудо.
Никита пристегнул к бедру сайскутер и прикоснулся рукой к дымчатой, обведенной тонким серебристым контуром панели, на которую прилип его спутник. Панель исчезла и Ларский вошел. Здесь собралось человек десять полицейских чинов, они слушали своего что-то горячо объясняющего коллегу и появление Никиты не заметили.
Идеальный квадрат зала заседаний заливал дневной свет, не оставляя уютных теней даже по углам, наливая стальным сиянием поверхность длинного стола, росчерки расположенных на нем индивидуальных панелей управления, высокие спинки стульев, простые и гладкие стены. Обстановка предельно аскетичная, Ларский никогда не любил такую. Как и на крейсерах, в штабах, задействованных по военным протоколам, весь интерьер выстраивался исключительно генераторами силовых полей и мог быть любым. Во что превращался командный пункт - в зал, уставленный произведениями искусства, в роскошный восточный шатер или пещеру - было делом вкусовых пристрастий обладателя самых толстых погон на этом пространстве.