Буря на озере
Шрифт:
— Мне поручено выяснить обстоятельства смерти ветврача Завгороднего, — начал Шугалий, не отводя взгляда, — и я хотел бы узнать, зачем вы приходили к Андрию Михайловичу восемнадцатого августа утром, в пять?
— Погодите, когда же это было — восемнадцатого?
В конце концов, какое это имеет значение. В последнее время по утрам я вообще не заходил к Завгородним.
— Это было в день смерти Андрия Михайловича.
— Вот оно что! — Зрачки Чепака сузились и высокий чистый лоб покрылся морщинами. — А я думаю, что это меня госбезопасность беспокоит! Думаете, убили Андрия Михайловича?
— Давайте условимся, Северин Пилипович, вопросы буду задавать я.
— Ваше право, товарищ, ваше право…
— Итак, утром восемнадцатого?..
— В пять утра я был еще дома. В начале шестого пошел на Светлое озеро.
— Кто это может подтвердить?
— Жена еще спала, — рассудительно сказал Чепак, — а живем мы возле озера. Через огороды тропинкой прямо к берегу. Может, кто-нибудь и видел, надо расспросить соседей.
Шугалий чуть улыбнулся.
— А где вы были накануне между тремя и четырьмя часами дня?
Чепак потер лоб, и он снова разгладился.
— В субботу то есть? В два мы обедали, потом отдыхал. Выходной был у нас, — пояснил он, — мы по субботам работаем, но Андрий Михайлович сделал выходной. В праздники работали, так отгуливали.
— Жена была дома?
— Пообедали вместе, потом она по магазинам пошла.
— Когда вернулась?
— А кто ж ее знает? У нее надо спросить — думаю, около пяти.
— И от трех до четырех часов никто не заходил к вам?
— Спал я, может, кто-нибудь и стучал.
— Со Стецишиным не виделись?
Капитан увидел, как зашевелилась кожа на лбу у Чепака, но глаз не отвел и ничем больше не проявил своего волнения.
— Каким Стецишиным? У нас в Озерске были только одни Стецишины, но исчезли… Давно исчезли, где-то в Америке, говорят.
— Когда вернулись в воскресенье с рыбалки? — Шугалий умышленно менял вопросы, чтобы не дать Чепаку возможности сосредоточиться.
— Вечером. Ветер нагнал волну, какая же рыбалка в бурю?
— С кем рыбачили?
Краем глаза капитан увидел, как вздрогнули пальцы Чепака. Вздрогнули и снова замерли.
— Один. На лодке ходил к острову.
— Поймали что-нибудь?
— Да, клевало. Несколько щук, лещи, окуньки. Ну, красноперки.
— Уху варили?
— Кого тут удивишь ухой?
— Ваша правда, — согласился Шугалий. — А кто еще рыбачил у острова?
— Не видал я никого. Камыши там, в камышах стоял, а рядом — никого.
— Когда каратели громили ваш партизанский отряд, — без всякого перехода спросил Шугалий, — вы, кажется, были в Любеке? Почему так произошло?
— Вот оно что! — У Чепака обиженно задрожали губы. — Вон оно что, я начинаю понимать, почему госбезопасность занимается этим делом. После войны меня уже спрашивали про это, но были свидетели, что командир отряда послал меня на связь в Любень.
— А я в этом и не сомневался. Но какое-то странное стечение обстоятельств: куренной Стецишин с карателями уничтожают партизанский отряд, в это время в Любеке…
Чепак предостерегающе поднял руку.
— Я понял, — перебил он. — Теперь вы про Ромка Стецишина спросите. Правда, через тридцать лет приезжает сын бандеровского куренного — что-то тут не ладно… Откуда мне известно про приезд Ромка, хотите знать? А кто у нас не знает про это? Озерск — не область, это у вас интуристы гостиницы заполонили, а у нас все на виду. Андрий Михайлович говорил, что Ромко приедет, вот откуда знаю. И про отряд расспрашиваете!.. Не раз уже спрашивали, но вот что… Свидетели у меня остались. Я в Любень болотами подался, а каратели через два часа начали наступление на отряд.
Понимаете, два часа… Документ есть, заместитель командира отряда в живых остался, в Залещиках сейчас живет, он вам подтвердит. Макар Войновский, в райисполкоме работает.
Шугалий почувствовал: Чепак говорит правду; и связанная им цепочка уже порвалась. Но ведь Олена Михайловна утверждает, что слышала голос Чепака в пять утра в воскресенье И вообще в воскресенье до полудня никто не видел Чепака.
Встал.
— Прошу вас в течение дня не отлучаться из ветлечебницы.
Фельдшер одернул полы белого халата, ничего не ответил, и Шугалий, идя к калитке, ощущал на затылке его тяжелый взгляд.
Малиновский уже ждал капитана и, видно, о чем-то узнал, потому что в его глазах Шугалий заметил нетерпение. Сказал, улыбаясь:
— У вас такой вид, Богдан, словно выследили убийцу, и нам остается только арестовать его. Ну, что там у вас?
Малиновский встал из-за стола. Сегодня на нем был уже не праздничный костюм, и галстук в горошек тоже остался в шкафу.
— Кузь в воскресенье на рассвете шел с канистрой, — сказал он. — С канистрой к озеру.
— Ну и что?
— Как — что? Нес бензин, таким образом, выходил на озеро.
— Мог бросить канистру в лодку и вернуться домой.
— Нет. Я видел его лодку. На носу багажник, но маленький. Канистра не влезет.
— А где он хранит мотор?
— Сарайчик у них на троих на берегу. Он и еще двое им пользуются…
— Вот там и оставил канистру.
— Нет, я разговаривал с ними. Зенон Каленик пришел на берег в половине седьмого. Лодки Кузя не было. Потом Кузя видели в селе уже после девяти.
— А этот Каленик?..
— Хотел лодку смолить, но начался ветер. Вернулся домой в семь.
Шугалий сделал какие-то заметки в блокноте с темно-красной кожаной обложкой. Любил красивые блокноты и ручки. Всегда носил с собой две или три шариковых с разноцветными стержнями. Сотрудники капитана знали: если Шугалий записывает что-нибудь Красными чернилами, стоит внимания. Но Малиновский не знал этого и равнодушно наблюдал, как капитан выводит на чистой страничке несколько красных цифр. Нарисовал да еще и поставил между ними черту.
— А вы сами видели Кузя? — спросил он.
— У них там забегаловка, — объяснил Малиновский, — чайной называется. Кузь в компании сидел.