Буря на озере

Самбук Ростислав Феодосьевич

— О чем разговаривали?

— Да ни о чем. Пьяная болтовня.

— Голос? — с интересом спросил Шугалий. — Какой у Кузи голос?

— Обыкновенный.

Капитан нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Бас, тенор, дискант? Хриплый?

— Тонкий голос, и сам он длинношеий. Говорит, будто булькает. С хрипом булькает.

— С хрипом?

— Может, простужен.

— Мог и простудиться, — согласился Шугалий. — У вас над озером как задует…

— Еще говорили — хоронится Кузь…

— Как «хоронится»?

— В селе все замечают. К озеру

огородами прошел, а улицей ближе. И не приглашает к себе.

— Раньше приглашал?

— Не очень.

— Вот видите.

— Но ведь и на рыбалку ездит один. Раньше компаний не чурался, а теперь преимущественно один.

— Но ведь в чайной сидел не один.

Малиновский пожал плечами.

— Народ говорит…

— Кто этот народ?

— Ну, Каленик. Еще этот, — заглянул в записную книжку, — Лопатинский. Напротив усадьбы Кузя живет.

— Любопытно. — Шугалий поиграл стерженьками ручки, высовывая и задвигая их. — А теперь, лейтенант, соберите мне сведения о Чепаке. Знаете такого?

— Ветфельдшера? При чем тут Чепак?

— Расспросите соседей: может, кто-нибудь видел его в субботу днем, возможно, от трех до четырех к нему заходил Роман Стецишин. И что делал Чепак в воскресенье на рассвете?

— Я думал, что Опанас Кузь заинтересует вас.

— Никуда не денется ваш Кузь.

— Конечно, не денется. Но Чепак?

— Олена Михайловна Завгородняя утверждает, что Чепак заходил к ним на рассвете в воскресенье.

И что Андрий Михайлович, очевидно, ушел с ним.

Таким образом, кто-то был у Завгородних рано утром в воскресенье. Может, и не Чепак, он утверждает, что не виделся с Андрием Михайловичем, но алиби у него нет. Поищите его вы, лейтенант, это очень важно.

А я — снова к Завгородним.

— Попробуйте яблок, Микола Константинович. — Олена Михайловна высыпала из фартука прямо на стол с десяток больших плодов. — Это мелба, как раз сейчас поспевают. Таких в Озерске не найдете, Олекса привез аженцы из Львова, и второй год плодоносит.

Шугалий выбрал краснобокое, с сизым отливом яблоко, надкусил. Сладкое и пахнет медом.

— Когда придет Олекса? — спросил он.

— Только что выскочил. Мотор испортился, а надо поливать цветы, вот за какими-то запчастями и побежал. Сказал, через часок вернется. А вы пока ешьте яблоки, вот журналы…

Олена Михайловна озабоченно засеменила к открытой двери веранды, но Шугалий остановил ее.

— Я хотел бы, Олена Михайловна, — сказал он, следя за тем, какое впечатление произведут его слова, — взглянуть на фотографию, которую вы убрали из своей комнаты.

Она резко обернулась и бросила встревоженный взгляд, как ребенок, сделавший недозволенное.

— Мне не хотелось бы… — неуверенно возразила. — Для чего вам?

— Олекса сказал, что вы сфотографированы с Романом Стецишиным.

— Ну и что же! Он же мой двоюродный брат.

— Тем более.

Она пожала плечами и молча вышла из комнаты.

Принесла большое фото в рамке, молча положила на стол возле яблок.

— Роман был красивым юношей, правда? — спросила она — Теперь он толстый и лысый… — засмеялась неестественно громко.

Действительно, Роман Стецишин в двадцать лет мог влюблять в себя девушек: высокий, глаза большие, прямой нос и нежный овал щек, которые, должно быть, ласкала не одна женская рука. Смотрел на Олену Михайловну уверенно и немножко свысока. А ее глаза прямо-таки излучали восхищение и любовь.

Шугалий перехватил взгляд женщины и заметил в нем печаль.

— Извините, я бы не хотел причинять вам боль, но вы любили его? — спросил он.

— Какая теперь боль! — махнула рукой Олена Михайловна. — Давно перегорело.

Капитан подумал, что Олена Михайловна сейчас не совсем искренна: ведь фотография недавно висела в ее комнате.

— И вы все время ждали его? — спросил он.

— Ну что вы! Просто не могла избавиться от иллюзий.

— Но ведь тридцать лет! — Шугалий понял свою бестактность и поправился: — Вы удивительная женщина, Олена Михайловна.

— Обыкновенная.

— Но он же оказался…

— Большинство мужчин такие…

— Стецишин обидел вас?

— Роман — воспитанный человек, даже чрезмерно воспитанный.

Наконец-то Шугалий понял ее.

— Вы ненавидите его?

— Просто он перестал для меня существовать.

— Почему?

— Многое можно простить, но не подлость!..

— Олена Михайловна, — попросил капитан, — расскажите, что тут произошло. Почему вы не хотите быть откровенной со мной?

— Олекса… — заговорила она тихо. — Тут речь шла об Олексе, а вся моя жизнь в нем.

— Неужели Олекса где-то оступился?

— Вы же видели его… — покачала она укоризненно головой. — Он не может оступиться.

— Так что же останавливает вас?

— Не хотела, чтобы подлость коснулась его. Бывает же, пойдет молва, и человек, сам не подозревая об этом, ходит запятнанный.

— Даю вам слово!..

— Что ж! Только договоримся — не травмируйте Олексу. Он о чем-то догадывается, и таиться от него вряд ли следует, но зачем выворачивать всю эту грязь? — Олена Михайловна перевернула снимок изображением вниз. — Роман написал нам заблаговременно, что приедет в Озерск…

Андрий Михайлович смотрел на сестру с сочувствием. Он понимал ее и жалел: знал, что произойдет сейчас, через несколько минут или полчаса, что сегодняшний день будет не самым светлым в ее жизни, а он любил Олюсю, и даже мысль о том, что кто-то может причинить ей боль, была нестерпима для него.

Зачем им это свидание? Зачем Роману ехать сюда?

Он давно забыл об Олюсе и никогда не вспоминает ее, — кто же в пожилом возрасте серьезно относится к юношеским увлечениям?

А изнервничавшаяся и возбужденная ожиданием Олюся надела свое лучшее платье, сделала новую прическу и, пробегая мимо зеркала в прихожей, встревоженно оглядывала себя. А он ничем не мог помочь ей.