Буря на озере

Самбук Ростислав Феодосьевич

— Но теперь с оружием уже ничего не сделаешь, — вздохнул Стецишин, и чувствовалось, как ему хотелось, чтобы было наоборот, — теперь против государства не попрешь, оно тебя раздавит и не заметит, что наступило. Но потихоньку, помаленьку и вода камень точит. Кстати, мы рассчитываем на вас, особенно на ваше влияние на Олексу. Знаем, что штудирует науки во Львовском университете и скоро станет профессором. Очень надеемся на него.

Олена Михайловна почувствовала, как похолодело у нее сердце.

— Вот оно что… — прошептала она. — Куда руки —

протягиваешь? — посмотрела на брата с удивлением, потому что тот сидел, как и раньше, выпрямившись и смотрел куда-то в окно, будто и не слышал Романа.

Думала, что сейчас он взорвется гневом, но вместо этого уголки его губ опустились, и он с горечью произнес:

— Хотел бы я, чтобы Олекса сейчас послушал тебя!..

— Жаль, — согласился Стецишин, — правда, жаль, и у меня была надежда встретиться с ним тут. Кстати, — он вдруг осекся и сурово посмотрел на Олену Михайловну. — Не могла бы ты сварить нам кофе? — попросил он.

Она поняла, что Роман хочет избавиться от нее, но зачем? Олена Михайловна бросила взгляд на Андрия, однако тому, очевидно, было безразлично, останется сестра или нет. Встала.

— Ладно, будет вам кофе, но Олексу я не отдам…

Андрий Михайлович ничем не выразил согласия с категоричным заявлением сестры, сидел какой-то отчужденный, а Роман блеснул в ее сторону очками и тоже промолчал. Она хлопнула дверью и в раздражении отправилась в кухню: на ее характер, так выставила бы этого самоуверенного канадца за дверь. И чего ждет Андрий?

Пока грелась вода, она нервно шагала по кухне.

Еще какие-нибудь два часа назад она ждала этой встречи и боялась ее, а теперь пусть бы поскорее уезжал, оставил бы их в покое, потому что ничего, кроме неприятностей, визит Романа не может принести.

За закрытой дверью гостиной сердито гудели мужские голоса. Олена Михайловна слышала, как Андрий вдруг чуть не сорвался на крик, а Роман бормотал что-то успокаивающее. Сдержалась, чтобы не выйти в коридор и не послушать. Потом укоряла себя, надо было все-таки послушать, но врожденная деликатность не позволила; Олена Михайловна только увеличила газ, чтобы быстрее заварился кофе, и не заметила, как пена подняла крышку кофейнлтса и погасила огонь.

Когда она вошла в столовую, спор между мужчинами достиг апогея. Роман сидел, откинувшись на спинку стула, с открытым ртом, словно ему не хватало воздуха, и грозил Андрию кулаком. А тот стоял, вцепившись обеими руками в край стола, будто хотел одним движением опрокинуть его со всей посудой и закусками на Романа.

— Не знал, что он такой подлец! — воскликнул Андрий Михайлович с нескрываемой злостью. — Весь в крови, а выдает себя за добропорядочного. И ты ставишь его мне в пример! Знаешь, сколько тогда в Любене?..

Андрий Михайлович не заметил сестру, но острый запах свежего кофе возвестил о ее появлении, и он оглянулся. Встряхнул стол так, что зазвенела посуда, оттолкнул стул, давая дорогу сестре.

— Знаю… — не обратил внимания на ее появление Роман. — Тогда отцовские хлопцы гуляли в Любеке всю ночь, и не одна голова…

— А сколько детей! — крикнул в отчаянии Андрий Михайлович. — Они хватали младенцев за ноги и разбивали им головы!

— Неизбежные издержки гражданской войны… ровным тоном возразил Роман.

— И после этого ты хочешь обратить меня в свою веру? Веру убийц! И ставишь в пример этого подонка, с которым я имею несчастье состоять… — Андрий Михайлович, не договорив, схватил чашку с горячим кофе, отхлебнул и обжег губы, но только поморщился и жадно глотнул еще раз.

Стецишин двумя пальцами взял чашку за тоненькую дужку, с удовольствием понюхал кофе и осторожно помешал ложечкой.

— Ты не клала сахар? — спросил у Олены Михайловны так, будто ничего не произошло и они заканчивают этот торжественный обед в его честь в такой же доброжелательной и приятной атмосфере, в которой он и начался.

Олена Михайловна не ответила Роману, однако, должно быть он и не требовал ответа, потому что сразу же снова уставился на Андрия.

— Не горячись, — сказал он, — мы же интеллигентные люди и должны сдерживать нездоровые страсти.

— И он называет это нездоровыми страстями! — повернулся Андрий Михайлович к сестре. — Открыто склоняет меня к измене и называет мое возмущение нездоровыми страстями!

— Я не требовал от вас никакой информации, и прошу уважаемого пана..

— Никакой я не уважаемый пан, — не дал ему договорить Андрий Михайлович. — Привыкли: прошу пана, я очень извиняюсь… Не мешает ли вам узел на петле, прошу извинить? И ногой табуретку из-под уважаемого пана… Да, ты не требовал от меня информации, это правда. Но ты учил меня, как бить под ложечку свой народ, как подрубать то, что объединяет и цементирует нас, нашу дружбу и единство. А ты под него тихой сапой…

— Забудем этот разговор. — Стецишин начал нервничать. Поставил чашечку, не отхлебнув кофе, на его лбу выступил пот.

— Зачем же забывать! Позиция вашей организации достаточно ясна, но она не найдет поддержки в нашем доме, неужели ты этого не понял? Во всем Озерске, на всей Украине, и передай это вот так, как слышишь, твоим единомышленникам!

Стецишин медленно встал. Вынул клетчатый, аккуратно сложенный платок, вытер губы и молча спрятал в карман. Вежливо поклонился, но говорил хрипло, и плохо скрытая ярость прорывалась в его словах:

— К сожалению, у меня ограниченное время, и я должен…

Никто не ответил ему, и он направился вокруг стола к двери, неуклюже протиснулся между сервантом и креслом, изобразив на лице улыбку, открыл уже дверь, но остановился в последний момент.

— У меня подарки, и я хотел бы…

Теперь не выдержала Олена Михайловна:

— Купить нас за модный свитер? Или нейлоновую кофточку из магазина уцененных товаров?

Змеиная улыбка снова скользнула по лицу Стецишина.

— А ты была когда-то вежливее, Олюся, — не удержался, чтобы не уколоть на прощание. — И красивее…