Буря на озере
Шрифт:
— Ты с ума сошел, — забыл, как тут угощают?
Тот заморгал под очками.
— У нас не привыкли тратиться на чужих, — ответил он.
— Какой же ты чужой? А если бы и чужой? Жалко икры или рыбы?
— Но ведь вы истратили половину заработка Андрия!
— Хватит… Зачем нам деньги?
— Говорили же, что у вас нет банковского счета…
— Три тысячи на сберкнижке.
— И это за всю жизнь? Наш ветврач…
— У нас, у вас… — не очень вежливо перебил его Андрий Михайлович. — У вас этот участок сколько будет стоить? Сколько, спрашиваю, тысяч? А мне сельсовет бесплатно дал.
— А ты что — за Советы?
— А
— При этих Советах люди какими-то полоумными стали. Или вам приказано так разговаривать? Но нас же никто не слушает?.. — Он испуганно оглянулся.
— Кому нужно за тобой следить? — Андрий Михайлович энергично подцепил вилкой копченого угря, с аппетитом пожевал. — Наслушался разных небылиц, будто мы тут и дышать уже не можем…
— Да еще как дышите…
— Полной грудью.
— Вот сказанул: полной грудью… Вбили в голову за тридцать лет, а ты же на наши собрания ходил…
— Какие еще собрания?
— ОУН забыл? Организацию подлинных украинцев!
— Постой, кажется, ты не был членом ОУН. Твой отец состоял в ней, а ты…
— Я всегда сочувствовал свободным украинцам, и, по-моему, мы вместе…
— Свобода — превыше всего! — торжественно воскликнул Андрий Михайлович. — Помнишь, как кричали на собраниях?
Стецишин вытер салфеткой губы, выпил газированной воды, отодвинул вилку.
— У меня, собственно, есть к тебе дело, — сказал, не сводя взгляда с Андрия Михайловича. — Но лучше поговорить на трезвую голову.
— Я помешаю? — хотела уже встать Олена Михайловна, но брат удержал ее:
— У меня от тебя нет секретов.
— Конечно, какие уж тут секреты! — согласился Стецишин. — Секреты от других, а мы — свои люди.
Олена Михайловна увидела, как он сверкнул глазами и нервно потер руки под столом. Перевела взгляд на брата. Тот вынимал кости из рыбы, но, увидев, как заволновался Роман, тоже положил вилку и выжидательно откинулся на спинку стула.
В комнате воцарилась тишина. Олена Михайловна вдруг почувствовала, что может произойти что-то неприятное, а она не хотела этого, ей было неудобно оттого, что этот совершенно чужой и непонятный мужчина в роговых очках почему-то назывался Романом и когда-то она любила его. Точнее, она и сейчас любила его, но не сегодняшнего, а того, давнишнего юношу с зелеными глазами. Никак не могла установить связь между тем Романом и этим человеком, который украдкой потирал под скатертью вспотевшие ладони.
Внезапно подумала, что он мог бы быть ее мужем и у нее были бы дети от него, и эта мысль ужаснула ее: да, этот совсем чужой человек со слезящимися глазами приходил бы к ней ночью и прикасался бы к ней, целовал и требовал от нее ласк. Но это было немыслимо, так немыслимо, что Олена Михайловна вдруг тихо рассмеялась, и этот смех прозвучал странно.
Стецишин с удивлением посмотрел на Олену Михайловну, а она махнула рукой и продолжала смеяться, теперь ей было удивительно легко, потому что смех снял внутреннее напряжение последних дней и окончательно исцелил ее: теперь она могла смотреть на Романа как на первого попавшегося прохожего на улице: с любопытством и вопросительно, даже иронически, ибо что же, кроме иронии, может вызвать мужская надутость и самодовольство?
Олена Михайловна перестала смеяться так же внезапно, как и начала.
— Мы тебя внимательно слушаем, Роман, — сказала она с облегчением. — Какое у тебя
Стецишин снял очки, повертел их, держа за дужку.
— Мне, собственно, не хотелось бы выглядеть невеждой, — начал он в раздумье, — возможно, вы тут ориентируетесь лучше меня, но у меня поручение от нашей организации — проинструктировать достойных бойцов старой гвардии. Точнее, подчеркнуть некоторые аспекты нынешнего положения и той тактики, которой мы должны придерживаться на современном этапе. — Произнеся эту длинную и велеречивую тираду, он, очевидно, почувствовал то ли растерянность, то ли страх, что его не поняли, потому что надел очки, внимательно и холодно посмотрел на родственников.
Олена Михайловна заерзала на стуле, сиденье которого вдруг показалось ей неудобным и твердым.
— От какой же организации у тебя поручение к нам? — спросил Андрий Михайлович.
Олена Михайловна увидела, как брат нервно смял край накрахмаленной скатерти, оставив на ней складки, и поняла, что Андрий сейчас взорвется. Но Роман ничего не заметил или был настолько погружен в свои мысли, что вообще не мог ничего заметить. Он продолжал, поблескивая очками:
— Мы с тобой, Андрий, всегда высоко ставили национальное самосознание, и ты должен знать, что организация украинских националистов никогда не прекращала своего существования и своей борьбы. От ее имени я и говорю с тобой.
Олена Михайловна увидела, как запылали красными пятнами щеки Андрия. Но он ответил Роману сдержанно:
— Я никогда не принадлежал к вашей организации…
— Забыл, как мы с тобой ходили на собрания организации? Как ты аплодировал ораторам?
— Почему же, не забыл. Но сейчас стараюсь не вспоминать. Молодые были, глупые…
— Не такие уж и глупые, — усмехнулся Роман. — Ну хорошо, я понимаю, ты вынужден таиться, но мы как-никак братья… Со мной можешь быть откровенен.
— А я и не таюсь.
— Тогда должен понять меня.
— Тебе трудно разобраться…
— Никакой сложности. Весь мир понимает ситуацию…
— Весь мир? И ты приехал ко мне за поддержкой?
К маленькому человеку из маленького города.
— Через малое достигнем большого. И я надеюсь на тебя, Андрий, очень надеюсь.
— Зачем это, Роман? — вмешалась Олена Михайловна. — Ты все еще живешь прошлым.
— Вы не знаете, какое у меня настоящее. И что может ожидать вас.
— Давайте лучше выпьем, — сказал Андрий Михайлович. — И хорошо закусим. — Он придвинул к себе блюдо с холодцом, положил на тарелку большой кусок, но аппетит был уже испорчен, лишь поковырял вилкой и потянулся к рюмке водки. Выпил одним духом и не закусил.
Роман по его примеру тоже налил себе полную рюмку, но пил маленькими глоточками, бросая озабоченные взгляды. Может быть, водка придала ему новые силы, ибо, закусив копченым угрем, начал снова:
— Нас, украинцев, всегда угнетали, поэтому мы и должны объединяться. Мой покойный отец, — он вытер салфеткой вспотевший лоб, — да будет земля ему пухом! — с оружием в руках отстаивал это единство, и история не забудет его.
Олена Михайловна замахала руками, вспомнив кровавые расправы подчиненных Стецишина над мирным населением, но брат положил ей руку на плечо, и она поняла, что он просит не перебивать Романа. И правда, пусть говорит, все равно не убедит, а они хотя бы узнают, на какие ухищрения идут теперь заокеанские националисты.