Буря на Волге
Шрифт:
Лодка чуть покачивалась, поворачивалась на водоворотах и тихо плыла, уносимая течением. «Скорее бы сбросить свой груз», — думал Расщепин, не на шутку беспокоясь о своей судьбе.
— Сколько уплыли, Петрович, — прошептал пристав, высунув голову из-под паруса.
— Жаль, часов нет, можно было определить точно, на перекате вода течет пять верст в час. Стоп, тише, — прошипел Расщепин. Его ухо уловило отдаленный колокольный звон. — Три часа пробило. Верст тринадцать укатили.
— Как ты узнал? — спросил пристав.
— В колокол-то три раза ударили.
— Спишь, Лукич? — ткнул в бок урядника пристав.
— Никак нет, ваше благородие.
— То-то, будь начеку, сейчас самое страшное...
Время шло, лодку несло все дальше. Нигде не стреляли, никто не окрикивал, только туманная мгла колыхалась между берегами, да тихо шептались волны.
Вдруг кто-то в горной стороне забубнил...
— Кто это орет? — спросил пристав.
— Это филин, ваше благородие. Слава тебе, господи, прошли, — перекрестился Расщепин.
— Уже прошли, — радостно воскликнул пристав, откидывая парус.
— Теперь все, филин-то в горах живет. Вы на свободе.
Вдруг с луговой стороны донесся жуткий пронзительный крик.
— Нас заметили? — встрепенувшись, спросил пристав.
— Не-ет, — рассмеялся Расщепин. — Это сова кричит. Теперь уж все, мы в безопасности. Здесь, ваше благородие, вам можно на берег выходить, и сейчас же лугами дойдете до озера, оно очень длинное, так и валяйте по берегу этого озера. Как оно кончится, тут же поверните влево к сосновому бору, а под бором встретится вам дорога вправо, вот по ней и качайте, она вас выведет на другую торную дорогу. А та уж приведет вас аккурат на Каму. Там, бог даст, и пароход огорюете. Белые-то, слышь, там акупируются около Лаишева, — напутствовал Расщепин.
— Жаль, жаль, что уходит наше родное войско, — сожалел пристав.
В горной стороне перекликнулись петухи.
— Где это горланят? — спросил, вставая, урядник.
— Слыхали Антоновку?
— Знаю.
— Ну вот, мы как раз проплыли ее, а здесь и до Камы рукой подать.
— Ну, Петрович, за все мы тебе премного благодарны. Так и знай, что за эту оказанную нам помощь ты будешь награжден крестом, — сказал пристав, вылезая на берег.
— Эх, ваше благородие, ничего мне не надо, только бы все осталось по-старому.
— Ну дык, чудак ты какой, мы же за это самое и бьемся. Ну, бывай здоров! Скажи там нашим, что все благополучно.
— Дай бог вам счастливый путь! И скорее вернуться обратно! Вот тогда попируем! — кричал Расщепин, скрываясь в туманной мгле.
«Награду! На что она мне награда, самая лучшая награда — это вернуть все хозяйство обратно», — думал Расщепин, закидывая далеко вперед весла и выгибаясь всей фигурой. Лодка шла быстро по заводям луговой стороны. Он держался луговой стороны, чтоб в тумане не отбиться от берега. Вдруг что-то громко, со скрежетом, ударилось в дно, лодка подпрыгнула и чуть было не опрокинулась. У Расщепина и весла выскользнули из рук. Второй удар!
— Господи сусе, — в испуге произнес он.
Но позднее, поняв, что лодка наскочила на громадную спящую белугу. Расщепин рассмеялся:
— Ишь ты, шельма, заснула! Вот бы тебя неводом зацепить, была бы пожива...
Дальше Расщепин без всяких приключений вернулся домой.
А пристав с урядником, оставшись в темноте на берегу, долго сидели около кустарника, казавшегося в ночной мгле непроглядной черной стеной. Над их головами, то и дело свистя крыльями и крякая, кружились в воздухе дикие утки. Пристав вспомнил, что сейчас в этой местности как раз начиналась охота на диких уток, А высоко, где-то за туманом, курлыча, пролетали журавли.
— Вся птица летит на юг, в теплые места, а мы с тобой куда? Слышь, Лукич!
— Туда, к своим, — протянул урядник, зевнув.
— А что нас там ждет? Вот чего ты мне скажи... Эх, огонька бы теперь разложить да чаю такого горячего, чтоб по всем жилкам пробралось тепло, — ворчал пристав, ежась и вздрагивая.
— Да, ваше благородие, неплохо бы, — согласился урядник.
— Ну что ж мы с тобой сидим, давай двигаться.
— А куда пойдешь? Ничего же не видно, — возразил урядник.
Петухи в Антоновке снова перекликнулись, а туман еще плотнее, точно серым войлоком, начал обнимать Волгу и кустарники.
Пристав с урядником тихо полезли в мокрую чащу, останавливаясь, вслушиваясь в ночные шорохи и шуршание опавших листьев. Забрезжил рассвет. И теперь путникам ворона на кусте казалась сгорбленным всадником.
— Плохо, ваше благородие... — сказал урядник.
— Что такое?
— Заяц дорогу перебежал.
— Это рыбацкие бредни, будто рыба не клюет, когда путь перебежит косой. Чепуха. Мы ведь охотники, да еще какие, за красной дичью охотимся. Вот, черт ее дери, точно режут проклятую... Все кишки оторвались, — проворчал пристав, услышав крик совы.
Долго плутали они по мокрой траве и кустарникам, держа направление к сосновому бору, как советовал Расщепин. Достигнув его опушки, услышали собачий лай и мычание коров.
— Тут, видимо, близко деревня, давай правее брать, как бы опять не залететь в лапы красным, — сказал пристав и повернул вправо.
Стало совсем светло. Путники прибавили шагу, наткнулись на торную дорогу. которая повела их в гору.
— За этим бугром должна быть Кама, — сказал урядник.
— Ну, брат, до Камы еще потопаешь. Там будут широкие прикамские луга.
Миновав сосновый бор, они спустились с горы между толстыми осокорями, угрюмо стоявшими в туманной мгле с обвислой желтеющей листвой. Вышли на прикамские луга, которым из-за тумана не видно было конца. Беглецы брели по скошенным лугам, то и дело натыкались на стога, озираясь, обходили их и шли дальше.
— Как ты думаешь, Лукич, если нам немножко отдохнуть и подзакусить? Я уже с ног валюсь, — сказал пристав, поворачивая к ближнему стогу.
Натеребив из стога сухого душистого сена, путники уселись завтракать. Солнце уже поднялось высоко; оно еле просвечивало туманную мглу и казалось светлым холодным пятном.