Буря на Волге
Шрифт:
— Пойдем, я тебя провожу в мастерскую, — сказал Маслихин Чилиму, — монтеры там собираются.
Чилим вошел в мастерскую, находившуюся в полуподвальном помещении, где стояли токарный и сверлильный станки и два верстака с несколькими тисками. Ему показалось, что тут тесно и недостаточно света для работы. Но не теснота и не темнота этой маленькой мастерской поразили его, а разговор рабочих, которые здесь находились. Вот что он услышал:
— Ну, как оно дела, товарищ Плаксин? — спросил пожилой рабочий, садясь на верстак рядом с тем, к которому обратился.
—
— Ты что-то сегодня не в духе?
— Будешь в духе, когда жрать нечего, — ворчал Плаксин.
— Да, житуха неважная пришла, — поддержал первый.
— Вот и вспомнишь, как, бывало, рождество праздновали, целых три дня. Нет денег, пойдешь в первый день славить, и денег наславишь, и сам наславишься... Бывало, когда фонарщиком служил, придешь к пароходчику Стахееву, и чего только па столе у него нет: и севрюжка, и осетринка, и икра всякая. Сразу тебе стакан водки, и закусывай, сколько твоей душе угодно, не то чтобы где на кухне, а прямо в передней за столом все угощал. А после вытаскивает толстенный кошель и сует, тебе полтину или рубль. Все время ходишь и смекаешь, а к последнему идешь к Подуруеву. Тот на ногах никогда не выпустит, от него обязательно ползешь на карачках. И глядишь, за праздник наберешь рубликов двадцать—тридцать. А теперь и праздник этот отменили, да и пойти не к кому, — печально закончил Плаксин.
— Да, — не вытерпел Чилим. — Выходит, большой заработок вы потеряли с приходом Советской власти...
Иронию в его серьезном голосе вряд ли кто мог уловить.
— А как ты думаешь? Конечно, тридцать рублей тогда деньги были порядочные, — продолжал Плаксин.
— Не спорю. А случайно от них не пахло барским столом? — заметил Чилим.
— Вы-то, молодежь, конечно, теперь не поклонитесь, сами хозяева стали. Вот и сидим голодные, — процедил сквозь зубы Плаксин.
— Да, здорово вас подкузьмила Советская власть, добавил Чилим.
— Нам что ни поп, так батька. Только бы денег побольше платили, да хлеб подешевле был.
— Да еще б и не работать... Тогда б и совсем хорошо, — добавил Чилим.
— От работы не отказываемся. Работали, знаем. Ты еще только, господи, благослови, не успел рукава засучить, а уже рассуждаешь... Мы десятками лет до революции работали и вот таким, как ты, носы утирали... — злобно прошипел Плаксин.
Чилим был изумлен: «Кто же все-таки эти люди? И почему так тяжело и скорбно расстаются со старым?»
Но мысль его была прервана вошедшим Маслихиным. Плаксин соскочил с верстака и, отворачиваясь, что-то ворчал себе под нос.
— Ты, Василий, видел Кузьму Антоныча? — спросил Маслихин.
— Нет еще, говорят, он на складе материал получает.
— Ну, подожди, скоро вернется, — и Маслихин ушел.
— Кто тут меня ждет? — спросил вошедший пожилой человек в засаленной кепке и синей куртке, несоразмерной его росту.
— Вы будете Кузьма Антоныч? — поздоровавшись, спросил Чилим и передал сопроводительную.
Шустров прочитал записку, улыбнулся сам себе, проговорил:
— Как раз к делу прислали, сегодня начинаем оборудовать новый киоск. Пойдем на склад, материал грузить.
— Поздравляю с новым хорошим работником! — крикнул им вслед Плаксин.
— Где учился? — спросил Шустров, когда вышли из мастерской.
— Нигде, — ответил Чилим.
— А работать на производстве приходилось?
— Тоже мало, только что на земляных работах.
— Ну, что ж, ладно, учиться будем. Грузите вот на телегу все оборудование, а я оформлю накладные и пропуск на вывоз.
Чилим с возчиком погрузили все и подъехали к воротам. Вышел и Шустров с накладными и пропуском. Все передал вахтеру. Выехав, они долго плутали кривыми улицами окраины. Наконец, выехали на прямую дамбу.
— Вот наш киоск, — сказал Шустров, соскакивая с телеги, — сгружайте.
Пока Чилим с возчиком сгружали и таскали оборудование в помещение, Кузьма Антоныч все время смотрел вдоль дамбы в сторону города и что-то ворчал.
— Чего вы смотрите, али чего потеряли? — спросил Чилим.
— Да Пашку Чаплина послал в одно место, а он что-то не возвращается, — Антоныч часто замигал покрасневшими глазами с опаленными бровями и ресницами. — Ах, вот он, кажется, вылезает.
Невдалеке на бровке дамбы появился человек; он быстро шел к киоску.
— Прибыл. А это кто? — кивнул подошедший на Чилима.
— В ученики нам назначили. Ну, а как твои дела? Башка дьявольски трещит.
— Ничего не вышло, Антоныч. Придется к Чугунову идти. Да, положим, чего идти, вот лошадь освободилась, как господа, подкатим к ресторану.
— Подожди, Павел, не кипятись, нужно разметку сделать. Его оставим работать, а сами отправимся.
— Так еще лучше. У тебя хоть и больная башка, а здорово соображает, — весело проговорил Чаплин.
— Как тебя звать-то, парень? — спросил Антоныч Чилима.
— Василием.
— Ну-ка, товарищ Василий, пойдем в киоск. С нами, брат, скоро выучишься... Давай-ка, приставляй вот эту раскорягу к стене. Вот так, правый бок подними повыше! Есть, хорошо. Теперь держи крепче, а я намечу. Вот так значит. Отставляй каркас в сторону, бери шлямбур и начинай пробивать намеченные дыры. Как все пробьешь, вот эти болты начинай замазывать на цемент. Знаешь, как разводить цемент?
— Нет. Не знаю, — замялся Чилим.
— Эх, чудак, да это проще пареной репы. Берешь одну часть цемента, три части песку, все перемешиваешь в сухом виде, а потом поливай водой и размешивай вот этой лопаточкой, мастерок она называется. Сделаешь мягкий раствор, как тесто у баб бывает, тогда и замазывай болты, забивай мелкой щебенкой, чтоб крепче было. Резьбу болтов оставляй снаружи, Понял?
— Понятно.
— Ну, вот и вали, а мы поехали. Постой-ка, чуть не забыл. Если приедет Выжлов, наш заведующий, да будет спрашивать, то скажи, что, мол, только вот вышли, наверно, еще видать. И для полной уверенности выйди, погляди на дорогу. Понял?