Буря на Волге
Шрифт:
— И теперь такое бывает, — заметил один из солдат с простреленной рукой, Долгушин. — Правда, сестрица, теперь сквозь строй не гоняют, это верно, а розгами-то лупят почем зря... Меня прошлый год отодрали вот здесь уже, на фронте.
— За что же? — заинтересовалась Надя.
— В обозе я тогда служил, — начал Долгушин. — И вот однажды утром начальник нестроевой команды отправил нас на четырех подводах в поле, привезти картошку. «Там ее куча накопанной, подъедете и наложите», — говорил он, провожая нас. Мы так и сделали. Только нагрузили последнюю повозку, а тут как раз явился хозяин, какой-то помещик, а с ним два артиллерийских офицера.
Иногда солдаты просили Надю:
— Сестрица! Рассказала бы чего-нибудь нам новенькое, интересненькое.
Ее рассказы глубоко врезывались в память этим искалеченным войной людям в старых залатанных серых халатах и стоптанных войлочных туфлях.
— Откуда она, Надя-то, — допытывались вновь прибывшие раненые у старожилов госпиталя. — Уж больно ловко умеет она рассказывать, прямо чудо. Даже раны, кажется, меньше болят.
— Это Валентина Викентьевна где-то се нашла, — сказал Цыбирев.
— Да нет же, — возразил Долгушин. — Я-то уж теперь знаю: она сама сюда приехала. Ехала она к мужу. Ты, наверное, помнишь, вон там в углу лежал солдат, такой здоровый, веселый, Чилимом его звали. Ранение у него было легкое, да он и лежал-то всего недели две, а рядом с ним лежал с ногой высокий, худощавый, который имел два георгия. Это земляк его был. Они откуда-то с Волги, из одной деревни.
— Это Ланцов-то, что ли? — спросил Цыбирев.
— Ну вот, самый он, — заключил Долгушин.
— Подожди-ка, тут что-то непонятно, — возразил Цыбирев. — Ты говоришь, что он из деревни, а она-то ведь городская, это сразу видно. Где деревенской бабе столько книг прочитать, да так ловко рассказывать! До чего, правда, Валентина Викентьевна мастер рассказывать, но эта, новенькая, все же интереснее говорит. Тут что-то неладно, — усомнился Цыбирев.
— Насчет Нади я не знаю, а вообще-то есть такие женщины, что и мужчине нос утрут... — улыбнулся Долгушин. — Я вот, когда был на действительной, видел одну, которая целый корабль на восстание подняла. Я собственными глазами видел. В 1907 году это было. Стоим мы на берегу около бухты. Вдруг на корабле началась ружейная стрельба, и тут же на мачте взмыл красный вымпел. Матросы было повыскакивали с корабля, сгрудились на берегу. А начальство кричит: «Разойдись! Стрелять будем!» Ну и пошла пальба из пушек по восставшему кораблю. Залпов пять дали. Он задымил, накренился и начал тонуть. А та девка, Марусей ее звали, стоит на мостике, подает команду матросам: «Спустить шлюпки!» A сама так и с мостика не сошла, вместе с кораблем утонула. Вот, брат, какие есть женщины!
Во время рассказа о восстании подошла Надя, но ей настолько доверяли солдаты, что не прекратили разговора.
Валентина Викентьевна, видя, как Надя умеет найти ключики к солдатскому сердцу, начала задумываться: «А ведь врала девка-то, прикидывалась, что ехала к мужу. Наверное, у нее мужа-то нет, просто ее прислали сюда агитатором. Ловко она нас с Петром Васильевичем разыграла, и подумать нельзя было. Видимо, школу прошла, умеет работать».
Горева была членом РСДРП и в госпитале проводила агитационную и пропагандистскую работу. В ее комнате, где лежали костыли, халаты, войлочные туфли и всякая больничная утварь, в укромном уголке, под старыми халатами хранились газеты и еще кое-какая литература, которую неудобно было держать на виду. Работала она много. Уходил ли выздоровевший солдат из госпиталя снова на фронт, отпускался ли по состоянию здоровья домой, он нес в голове мысли Горевой. И вот теперь она видит, что подобную работу начала проводить и Надя. По крайней мере, так показалось Валентине Викентьевне. «Это хорошо. Чем больше будет агитаторов, тем скорее подвинемся к цели, — заключила она. Надо как-нибудь поговорить с ней».
Сама Горева включилась в эту работу в 1905 году, когда во время забастовки на Московско-Казанской железной дороге убили ее отца — машиниста.
В похоронах ее отца Викентия Ильича Горева деятельное участие принимал врач железнодорожной больницы Петр Васильевич Градобоев. Так как он был знаком с Викентием Ильичем, то на первых порах взял к себе Валю, оставшуюся круглой сиротой, и вскоре устроил ее на работу в той же больнице, где работал сам. Позже выяснилось, что Петр Васильевич состоял в одной и той же партийной организации, что и машинист Горев.
B 1914 году Петр Васильевич был мобилизован и отправлен в прифронтовой госпиталь. Через некоторое время в тот же госпиталь приехала и Валентина Викентьевна Горева. Она была уже медицинской сестрой и имела определенные поручения от партийной организации.
Валентина Викентьевна, так же, как и Надя, с трудом привыкала к госпитальной обстановке, но со временем освоилась и привыкла к работе среди раненых. Теперь она с интересом следила за Надей, часто приходила ей на помощь. Так было, например, когда Надя не могла ответить на вопрос о возникновении войны.
— Вы сами-то как думаете, отчего происходят войны? — спросила у раненых Горева.
Одни говорили то, что им вычитал дядька из устава внутренней службы, другие просто отмалчивались. Тогда Горева, подводя знакомые солдатам факты, умело направила их к выводам:
— Вы все побывали в окопах. А много ли видели там солдат из богатых домов? Вряд ли. Думаю, что нет. В окопах гниют и умирают рабочие и крестьяне, а тот, кто имеет капитал, он сидит далеко в тылу и наживает денежки на этой же войне.
— А ведь и верно, сестрица. Если поразмыслить немножко, то и самим становится понятно, что нас безбожно обманывают.
Все это Горева говорила с оглядкой и только тогда, когда знала, что в палате не было никого подозрительных.
Однажды, застав главврача одного в кабинете, спросила:
— Петр Васильевич, вам неизвестно ничего об этой нашей новенькой санитарке?
— Нет, а в чем дело?
— Может быть, мне так кажется, но я чувствую, что она прислана комитетом с каким-то заданием.
— А что она там проповедует?
— Да пока что прямой работы не ведет, но как будто подходит близко к этому.
— Ну, что ж, тем лучше, — сказал врач. — Все-таки я на твоем месте поговорил бы с ней — ласково, по душам.
— Хорошо, Петр Васильевич, я займусь, — с улыбкой ответила Горева.
Вечером того же дня Горева пригласила к себе Надю.
— Вот и и пришла, Валентина Викентьевна, — весело заговорила вошедшая Надя.
— Я хотела показать вам вот эти книги, можете их брать, читать больным в свободное время.