Буря Жнеца. Том 1
Шрифт:
К сожалению, Фир Сэнгар не хотел признать безнадежность постоянных нападок на Силкаса Руина. Тисте эдур стоял у треугольного прохода, куда им вскоре предстояло шагнуть.
– Ты думаешь, – обратился он к Силкасу Руину, – что я вообще ничего не знаю о той древней войне, о вторжении в этот мир.
Альбинос тисте анди взглянул на Фира Сэнгара, но ничего не ответил.
– Наши женщины хранят память, – продолжил Фир. – Они передают сказания дочерям. Поколение за поколением. Да, я знаю, что Скабандари ударил кинжалом тебя в спину, там, на холме, над полем битвы. Но было ли это предательство первым?
Если он надеялся услышать ответ, его ждало разочарование. Удинаас, сидящий спиной к чешуйчатой стене, тихонько рассмеялся.
– Какая
Полдюжины ударов сердца все молчали, потом Кубышка хихикнула:
– Разумеется, хотят, чтобы мы сперва нашли то, что ищем.
– Тогда почему они перекрывают нам дорогу в глубь территории? – спросила Сэрен.
– Потому что знают, что мы идем не туда.
– Откуда им знать?
Чумазые ручки Кубышки взметнулись во мгле, как летучие мыши.
– Им сказал Увечный бог, вот откуда. Увечный бог сказал, что еще не время идти на восток. Он пока не готов к открытой войне. И хочет, чтобы мы прошли в дикие земли, где ждут все тайны.
Сэрен Педак уставилась на девочку:
– Во имя Странника, кто такой Увечный бог?
– Тот, кто дал Руладу его меч, аквитор. Настоящая сила, что стоит за тисте эдур. – Кубышка всплеснула ладошками. – Скабандари мертв. Договаривался Ханнан Мосаг, а все досталось Руладу Сэнгару.
Фир оскалился, уставившись на Кубышку с ужасом:
– Откуда ты знаешь?
– Мертвые рассказали. Они много рассказывали. И те, кто был под деревьями, пойманные. Например, что громадное колесо вот-вот повернется в последний раз. Оно закроется, потому что должно, потому что он так устроил. Чтобы сказать все, что он хочет знать. Сказать ему правду.
– Сказать кому? – Сэрен непонимающе поморщилась.
– Ему, тому, кто придет. Увидите. – Кубышка подбежала к Фиру, ухватила за руку и потащила за собой. – Надо торопиться, или нас догонят. Тогда Силкасу Руину придется всех убить.
Убила бы эту девчонку.
Удинаас смеялся.
Его Сэрен тоже убила бы.
– Силкас, – сказала она, подойдя поближе. – Ты понимаешь, о чем говорила Кубышка?
– Нет, аквитор. Но я, – добавил он, – намерен слушать дальше.
Глава третья
Мы натолкнулись на демона на восточном склоне Радагарского хребта. Он лежал в мелком болоте, образованном сильным паводком, и вонь, наполнившая горячий воздух, говорила о гниющей плоти. Проверка, выполненная со всеми предосторожностями на следующий день после нападения неизвестных на наш лагерь, показала, что демон смертельно ранен. Как его описать? Он мог балансировать на мощных мускулистых задних лапах, напоминая нелетающую птицу шаба, обнаруженную на островах Драконийского архипелага, только намного крупнее. Тазовая кость демона, вставшего на ноги, оказалась бы на уровне глаз взрослого человека. Вес длиннохвостого чудовища приходится на бедренную часть, голова вытянута на длинной шее вперед, так что позвоночник расположен горизонтально. Две передние конечности, туго набитые мышцами и покрытые чешуей, представляющей естественную броню, заканчивались не когтями, не лапами, а громадными мечами, стальными клинками, будто сплавленными с костями запястья. Морда вытянутая, как у крокодилов из болот на южном берегу Синецветского моря, только опять-таки значительно крупнее. Высохшие губы открывали ряды острых клыков с кинжал длиной. Глаза, затуманенные близкой смертью, оставались странными и чужими для нас.
Атри-преда со свойственным ей мужеством шагнула вперед, чтобы избавить демона от мучений, нанесла удар мечом по мягкой части горла. Получивший последнюю рану демон издал смертный крик, поразивший нас болью: звук был недоступен человеческому уху, однако врывался внутрь черепа с такой яростью, что у нас кровь потекла из ноздрей, глаз и из ушей.
Стоит отметить еще одну деталь, прежде чем переходить к подробному описанию упомянутых повреждений. Видимые раны демона были необычны. Длинные, изогнутые разрезы, словно от каких-то щупалец, причем щупалец с острыми зубами; а другие раны – короче, но глубже – от ударов по жизненно важным для движения участкам конечностей или другим местам, они перебивали сухожилия и тому подобное…
В постели он не был мужчиной. То есть тело функционировало вполне нормально, но во всем прочем император Тысячи смертей оставался ребенком. А хуже всего то, что происходило потом, когда он впадал то ли в сон, то ли в какое-то другое странное состояние: его руки и ноги подергивались, невнятные слова неслись потоком жалоб и прерывались отчаянными всхлипами, раздирающими ароматический воздух в палате. Нисалл вставала с кровати, накидывала на себя халат и, примостившись у нарисованной на декоративном окне картины в пяти шагах от постели, наблюдала; а он сползал на пол и хромал, как человек с больным позвоночником, с неизменным мечом в руке через комнату в угол, где проводил остаток ночи, свернувшись клубком, запертый в каком-то вечном кошмаре.
Тысяча смертей, ночь за ночью. Тысяча.
Преувеличение, конечно. Максимум несколько сотен.
Мучения императора Рулада не родились из клубка тревог. Его одолевала правда из прошлого. Нисалл могла разобрать кое-что из бормотаний, особенно связанных с постоянным кошмаром, ведь она была рядом. В тронном зале она видела Рулада – неубитого, скулящего на полу, скользком от его собственной крови, видела труп на троне и самого убийцу Рулада, умершего от яда.
Жалкие попытки Ханнана Мосага подобраться к трону были пресечены демоном, который явился за телом Бриса Беддикта и почти равнодушно, уходя, ткнул мечом Рулада, добив его.
От крика пробуждения императора ледяной глыбой застывало ее сердце, звериный вопль обжигал ее собственное горло.
Умереть только для того, чтобы вернуться, – значит не иметь возможности сбежать. Сбежать от… чего угодно.
Раны закрылись, он поднялся на четвереньки, все еще сжимая проклятый меч, оружие, которое не отпускает. Скуля и прерывисто дыша, пополз к трону и снова обмяк, добравшись до помоста.
Нисалл вышла из угла, где пряталась мгновениями раньше. Ум оцепенел – от самоубийства короля, ее любовника, и евнуха Нифадаса, от ударов, следующих один за другим в этом жутком тронном зале, от смертей, валящихся одна за другой, как могильные камни на затопленном поле. Трибан Гнол, как всегда прагматичный, преклонил колени перед новым императором, предложив свои услуги – с легкостью угря, прячущегося под новый камень. Первый консорт тоже был всему свидетелем, но теперь Турудала Бризада не было видно, а Рулад, в блестящих от свежей крови монетах, развернулся на ступеньках и оскалился на Ханнана Мосага.
– Не твой, – прохрипел он.
– Рулад…
– Император!.. А ты, Ханнан Мосаг, мой седа. Больше нет колдуна-короля. Мой седа.
– Твоя жена…
– Мертва. Да. – Рулад взобрался на помост и выпрямился, глядя на мертвого летерийского короля, Эзгару Дисканара. Потом ухватил свободной рукой ворот парчовой рубашки короля и стащил труп с трона – тот повалился на бок, голова ткнулась в плитки пола. Словно дрожь пробежала по телу Рулада. Он сел на трон и огляделся; взгляд вновь уперся в Ханнана Мосага.