Буря
Шрифт:
А над городскими стенами стремительно проносилась стена цвета темно-серого, стального цвета, иногда вихрилась вниз стремительными кривыми отростками, которые, вытягиваясь до крыш домов, царапали эти крыши, словно бы когтями, иногда даже и искры из них высекали. Он особенно сильных ударов, сотрясалась земля; грохот же стоял беспрерывный — визжала эта сфера, над головами; глухим, тяжелым рокотом вторили ей и Синие горы, для который эта буря была очередной пыткой, которая расширяла старые их раны, отрывала куски, дробила измученную веками плоть. Эти твердые снежинки били в каменную плоть с такой силой, что тут же отскакивали на многие метры назад, и, сцепляясь со снежинками летящими навстречу, в одно мгновенье образовывали ледяные комья, некоторые в полметра, которые падали и на улицы, разбивались с пронзительным треском, словно стеклянные, и даже закрытый шлемом череп не выдержал бы такого удара…
Альфонсо остановился возле темной двери — забарабанил в нее из всех сил, забарабанил так, что замершие его кулаки были разбиты в кровь (а перчатки он забыл надеть еще, когда выходил из дома Гэллиоса). Он и сам не заметил, как возле этого дома оказался; он с такой болью по этим улицам метался, что едва ли что по сторонам видел. Но вот уже стоит возле этой двери, вот уже барабанит — дверь распахнулась резко, но он не влетел в горницу — нет — как только дверь раскрылась, как только он увидел ЕЕ лик; так сразу же все в нем и переменилось.
С Нэдией у Альфонсо были связаны чувствия столь сильные, что и это умоисступленное состояние стремительно прошло: на место его пришел сильный жар, охвативший сразу все тело — и он уже не мог связано думать, глаза его так и впились в ее лик, и с каждым мгновеньем, пока он смотрел на нее, больше там становилось этой жгучей, кажущейся невыносимой боли. Нэдия также внимательно разглядывала его, и в глазах ее… впрочем, это были такие странные глаза, что и не смогу я сказать, чего же там больше было: было что-то нестерпимо жгучее, болезненное, но что именно — нет, там все так перемешалось, что и не сказать было, что этот взгляд выражал.
Вообще же, Нэдия была красива, стройна — она, правда была невысокого роста, но невысокий этот рост совсем в глаза не бросался, так как все внимание поглощало это выразительное лицо; оно было чуть вытянуто вперед, с несколько крупным носом, но, опять таки, по своей выразительности, оно затмевало всякие незначительные детали; волосы у нее были очень густые, шелковистые, темные, как ночь; одежду она носила темных тонов…
— Войду я?! — нервным голосом выкрикнул Альфонсо.
В это время, за его спиною разорвался очередной ледовый шар не менее метра в диаметре; он наполнил воздух смертоносными жалами, одно из которых вонзилось Альфонсо в спину, разодрало одежду, нанесло рану (не опасную, но кровоточащую); еще один из осколков пришелся Нэдии на щеку, и там тоже выступила кровь — вообще же, все могло выйти и гораздо хуже — так стена напротив, вся была изрезана осколками, а один особенно крупный торчал, вонзившись на несколько сантиметров.
— Что же войду я?! — еще раз выкрикнул Альфонсо.
Нэдия смотрела на него со все тем же, необъяснимым жгучим выражением, в котором, однако, все больше проступало презрение.
— Ежели пришел — проходи…
Альфонсо, не говоря ни слова переступил через порог, стремительно прошелся на середину этой горницы, где и остановился, глядя ни на Нэдию, но на стену; тяжело дыша, и испытывая к ней чувства столь сильные, столь противоречивые, что уже совершенно позабыл и про призрак матери своей, и про того молодого воина невольным убийцей которого он стал.
— Ну, и что же?.. — неожиданно громко выкрикнула Нэдия. — Дверь то закрывать будешь?..
Она отошла в сторону от распахнутой на улицу двери, и, выжидая, со все тем же жгучим чувством вглядывалась в Альфонсо. А на улице, тем временем рухнул еще один ледовый шар, много больше чем предыдущий от него сотряслась земля, а в дверь ворвался целый веер ледяных игл, которые, на мгновенье наполнили горницу свистом, а затем, зазвенели вместе с посудой, которая расставлена была на полках возле дальней стены; один из осколков ударил Альфонсо в бок; кажется, весьма сильно его поранил, но раны то он и не заметил, а все смотрел и смотрел на Нэдию и глаза, казалось, сейчас разорвутся от боли; сеть морщинок вдруг потемнела, сделала его лицо даже отвратительным; но он все смотрел на нее, и покачивался от напряжения…
Еще один ледовый шар ударил в крышу — по дому прошла дрожь. Еще один на улицы — на этот раз затрещали закрытые деревянные ставни; наконец, громадная глыба, которая, попади на крышу, пробила бы ее — упала неподалеку от двери; и ледовое копье, прогудев рядом с черепом Альфонсо, пробило весьма широкую пробоину, в дальней стене.
— Ну, и что же?! Долго ты стоять так будешь?! Долго, упрямец ты чертов?! — выкрикнула взвившимся голосом Нэдия, сделала было шаг к двери, но, тут же схватила себя за руку, и назад отступила. — Закрывай! Закрывай же!.. Долго ты, в конце концов, так вот стоять будешь?!..
Альфонсо ничего не ответил, но тело его дрожь охватила, лицо, вдруг потемнело, а руки сильно вздрогнули, так как от могучего чувства, которое он к Нэдии испытывал, боль рванулась в его висках — он пошатнулся; но тут же, не желая показывать свой слабости — выпрямился, да все так и стоял, все с тем же болезненным вниманием взирал на нее; иногда порывался что-то сказать, но, каждый раз, все-таки, останавливался, сдерживал себя…
А с улицы стал нарастать тяжелый, нестерпимый грохот — Альфонсо представилась огромная, выше гор волна ледяной воды, которая поднимается из глубин моря; надвигается на них; падает, разбивает дома скалы, уносит их всех в морскую пучину; грохот все возрастал, пол трясся беспрерывно, и звенела посуда целая, а так же — черепки он нее. Гул и дрожь — они все возрастали, вот уже взвились, до такого предела, что должен был бы остаться только ужас — да, у всякого обычного человека, подобный грохот вызвал бы жажду закрыть накрепко все двери, окна, еще забаррикадироваться, а самому — убраться в самый глубокий погреб, и лежать там, зажавши голову, моля, чтобы эта стихия минула его.
Не таковы были Альфонсо и Нэдия: так девушка эта больше ничего ему не говорила, но и взгляд ее выражал все: «Закроешь же ты дверь, или нет?»; а он, стараясь стоять ровно, но, все-таки покачиваясь, так и впивался в нее взором — и из боли этой, выплескивалось столько разных чувств, что все уж и не уследить за всеми ними было.
Ветер вновь переменился, теперь он падал прямо из туч, бесчисленными плетьми бил эту каменистую местность, гнал полчища ледовых игл. В несколько мгновений, на улице все завесилось темно-серой пеленою. Эти ледовые иглы терзали мостовую, стены; они разрывались, с треском, шипели, хрипели; от них, расходились смертоносные, стремительные отростки, от которых стены издавали стон, а один из этих отростков, стремительным, состоящим из мельчайших частичек облаком, ворвался в распахнутую дверь, и краем своим задел Альфонсо — его лицо тут же точно кипятком ошпарило, глаз стал заплывать — и, хотя глаза то он прикрыл, все-таки, оставался на том же месте — весь поглощенный чувством к Нэдии.
И, наконец, дверь была захлопнута! Ее Нэдия захлопнула, и теперь стояла, прислонившись к ней спиною, и с тем же пронзительным вниманием вглядываясь в Альфонсо. Тот отнял руки от лица, но один глаз его ничего не видел, пульсировал болью, и он чувствовал стекающую там кровь.
Как захлопнулась дверь, так и грохот значительно убавился, однако же, в ушах Альфонсо грохот стремительных ударов сердца пульсировал с прежней, а то и с еще большей силищей. Он все смотрел, все выжидал — с каким-то болезненным вниманием выжидал, что же она скажет.