Буря

Щербинин Дмитрий Владимирович

Ни тот ни другой не чувствовали вмешательства посторонней силы, однако — стоило им лишь раздражиться, только сделать небольшое движенье, как руки, наполнившись силой действительно богатырской, взметнулись — а затем, клинки обрушились на этих, выступивших вперед эльфов. Те хотели отразить удары, успели даже клинки выставить — однако, лезвия прошли через них, словно через воздух, прошли и через мифрил, из которого были выкованы их доспехи, и через плоть, и через кость — словно бы их и вовсе не было, только вот тела были рассечены, и то же самое случилось и с теми, которые бросились на «призраков» вслед.

— Нам не управиться с ним! Здесь нужен могучий маг! Отступаем! — выкрикнул один из эльфов, и это было тут же исполнено.

Вэллиат и Маэглин,

стремительно вырвались в проход между шатрами, они, жаждя, чтобы все это закончилось, чтобы объяснилось наконец; а лучше — чтобы ничего не объяснялось, чтобы просто все успокоилось, и не гнало бы их больше никуда. Однако, голос торжественно (но в глубине со все той же презрительной усмешкой) — вещал: «Спешите — армии врага уже близко — они грозят всему, что вам дорого! Сметайте тени, которые на вашем пути попадаются — они тоже грозят всему этому Дорогому!»

Действительно — среди шатров можно было встретить довольно много эльфов — они еще не знали о том, что произошло возле госпиталя, а потому — некоторые пытались преградить этим стремительно несущимся, кровавым призракам дорогу — такие падали разрубленные, или же сбитые отлетали в сторону, и никогда уже не поднимались, так как кости их были переломлены.

Маэглин и Вэллиат — они все бежали и бежали по этой тянущийся к ним, призрачной аллее, и мир вокруг весь был залит кровью, весь был враждебен им, и вместе, перебивая друг друга, вопили они, почти одними и теми же словами:

— Когда же закончится все это?! Есть ли конец безумию: ответьте, ответьте — есть ли?! Освободите нас! Мы же рабы! Не хотим этого!

«Вы герои. Главное не поддаваться слабости. Ну — вот и враги перед вами».

Действительно — эльфийский лагерь остался позади, и пред ними раскрылось пространство, все копошащееся единым, издающим мерзостные звуки, гигантским организмом. У этого организма были тысячи голов, рук, глоток, но все это перекручивалось в болезненно воющий, хохочущий, дергающийся из стороны в сторону клубок — медленно на них наползающий, делающий воздух смрадным, душным — все пространство кипело кровью — впрочем: ни Маэглин, ни Вэллиат не видели глубины воздуха: все представлялось им каким-то узким, запертыми — сами себя они чувствовали скованными в узкой клети… Как же полнился этот тесный воздух кровью — как же ненавистен был им этот обезумевший организм. Да-да именно в нем видели они причину своей боли, и вот с воплем, который слышен был на много верст окрест, бросились на него. Так легко взметнулись клинки — опустились, рассекая плоть «бесов» Из этих синюшных тел брызнула грязь, вопли еще усилились — еще больше возросла ненависть двоих «героев»…

Тут началось сущее безумие, которое и не берусь описывать, так описывать то и нечего. Были бесконечные, слепые взмахи, были вопли, брызги грязи, были толпы бесов, устремлявшихся на них со всех сторон, но не в силах дотянуться да их плоти, так как даже не отбитые руки изжигались о бордовую сферу. Они, в этом своем ослеплении, чувствуя муку беспрерывную уже не могли остановится…

* * *

Крылатый черный конь унес Аргонию, и она давно уже затерялась на фоне кружащих над горизонтом темных вороньих туч. Эльфийский конь отбежал в сторону, и стоял там, на фоне затухающей полосы заката.

А Лэния, на плече которой пристроилась испуганно сжавшаяся Бела, стояла на едва выделяющемся на заснеженных просторах тракте, все смотрела вслед своей похитительницы, ожидая, что она, все-таки, вернется — даже боясь взглянуть туда, где сидел на снегу ворон. Она с ужасом ждала гласа, к которому когда-то стремилась. Этот голос действительно раздался — но не в голове, он прозвучал в воздухе, и без всякой колдовской силы — просто задумчивый, человеческий голос:

— А я все гляжу на тебя, и гадаю, — что за сила влечет к тебе? Неужто любовь? Нет — просто не может быть такого. Любовь — это такая низменная страсть, только низшим доступная, от их животных инстинктов идущая — я часто эту любовь использовал

себе во благо — о да — эти влюбленные становятся такими доверчивыми — словно дети они… А я — я всегда отдающий отсчет в своих поступках; я заведомо настроенный против этого бреда — я теперь сам ничего не могу с собой поделать. Даже и убить тебя не могу — это было бы легче всего — избавился бы. Но нет — я готов защищать тебя от любой напасти… А теперь ответь, что в тебе такого — почему именно тебя избрал, почему именно к тебе потянуло так, что противится не мог?! Чем ты лучше тех тысяч эльфийских и людских дев, который я перевидал. Видывал и принцесс и королев, и ничего кроме отвращенья, кроме жажды всех их в рабское племя обратить не испытывал я. Что же это? Неужто какая-то особая добродетель? Да знаю я деву, она любовью весь мир объять может, рай здесь создать — в ней то сила Валара, да только в теле человеческом. Так почему не ее? Добродетели должны мне быть неприятны, так может — порок какой-то, тьму в тебе нашел? Так нет в тебе и никаких пороков — ты ясна и прекрасная, эльфийская дева; но столь же ясными были и многие иные… И ничем особым ты среди них не выделяешься. Так почему же?!..

Наконец, Лэния обернулась, и, как только это произошло, ворон принял обличия (человека или эльфа? Не берусь об этом судить, так же, как и об возрасте его). Такой лик мог быть и у тридцатилетнего, но уже умудренного жизнью, и у древнего старца, сохранившего еще силы молодости. Волосы у него были густые, серебристые, подобные облакам, глаза же глубокие — подобные озерам беспокойным, в любое мгновенье готовыми водоворотами покрыться. Он был облачен во все черное, был высок, и вот шагнул, встал, возвышаясь, рядом с Лэнией. Она же, вглядываясь в его лик, приговаривала:

— Конечно — это ты, но… у тебя все время разные лики. Ты все время изменяешься, и, в то же время ты разный… Мне и страшно рядом с тобою, но теперь понимаю… Все-таки, рядом с тобой мне хорошо — как-то особенно хорошо, и не могу я этого понять.

— Но почему ты?! Почему — неужто не знаешь ответа?! Чем ты меня так околдовала, эльфийская чародейка?!.. Впрочем — какая разница. Просто — будь рядом со мною.

Он протянул было руку, но Лэния отскочила назад — она отступала по снежному пласту, но снег не прогибался под ее легкой поступью. Она обхватила ладонями лоб, закачала головою:

— Нет, нет — сама не ведаю, что сказала до этого! Оставь меня… Или убей! Я же знаю кто ты!.. На тебе столько эльфийской крови, что на целую реку хватило бы… И я еще говорила тебе слова любви. Нет — это все наважденье…

— Наважденье! Наважденье! — несколько раз с мукою выкрикнул он. — Уж знаю, что наважденье, а ничего с собою не могу поделать. Сейчас такие важные дни, сейчас ни минуты нельзя тратить впустую — все, с таким трудом собранное, в любое мгновенье грозит развалиться… А я вот не могу от тебя отделаться. Помнишь ли, как в прошлый раз расстались?

— Да, конечно же! — он остановилась, с тоскою на него взглянула. — Ты сказал, что из-за меня изменяешься — вороном в окно бросился. Мне тогда так тоскливо на сердце стало…

— Но я всегда помнил о тебе. Я чувствовал, как живешь ты; и это я подстроил, чтобы вышла ты за стены Эрегиона. Чего ж теперь?..

— И эта тьма колдовская тоже твое дело? Это тебя Аргония тогда среди деревьев видела?

— Я тосковал — я страшно тосковал в ту ночь!.. Не помню уже, что было. А хочешь стихами изложу?! Я привык к этим стихам — ведь, среди вас, за которыми я устремляюсь, столько стихотворцев! Есть такие страстные, которые пылают, и сотни этих строк придумывают. Иногда, как слушаю их, такая тоска охватывает! Кричу себе: «Это недостойно тебя, ибо ты должен заниматься своим делом — а от любви ты ослабеешь, станешь подобен Валарам!» — но всей воли не хватает — и тоска давит, словно глыба — словно все эти горы!.. И жажду — сам не знаю чего, но не того, что обычно — это точно. Ну, слушай-слушай — это именно в ту ночь придумал; и не помню, где я был тогда, но был мрак, и я жаждал услышать твой голос: