Буря
Шрифт:
(сура «Къаф», аят 19).
Был у Виктора Германовича Коха начальник одно время в питомнике — страстный охотник Иван Палыч. И была у него дурная привычка хвастаться после охоты своими трофеями. И один такой разговор на совместном корпоративе Кох запомнил. Хвастается, значит, Палыч, что зайца дробью убил с двух сотен метров, а сидящий рядом муж бухгалтерши и говорит, что не может того быть, дробь дальше пятидесяти метров не полетит. Кох, до этого слушавший невнимательно, напрягся и стал следить за спором. Обвинить охотника в преувеличении можно, а вот обвинить их Палыча во лжи — это рискованное предприятие. Генеральный имел характер вспыльчивый
— А ты что тоже охотник? — недобро подёргал галстук туда-сюда Палыч.
— Я только по уткам, но точно знаю, что стрелять на расстояние дальше пятидесяти метров бессмысленно, — не понимая, что погружается в опасную трясину, продолжал гнуть свое муж напрягшейся и очевидно пинающей его под столом бухгалтерши Антонины Васильевны.
И вдруг директор расхохотался и рукой махнул на недоверчивого.
— Темнота, лета не видел, — фыркнул он и став серьёзным сказал, — Есть дедовский способ, как заставить дробь лететь гораздо дальше. Ладно, расскажу, мало ли, вдруг и тебе, уточник, пригодится.
Кох тот рассказ директора запомнил, может быть именно потому, что вместо рыка на неверующего Фому посыпалась информация.
'Лишние пятнадцать — двадцать метров получить легко, нужно дробовой снаряд пересыпать крахмалом, а войлочные пыжи заменить древесно-волокнистыми. Но это мелочь. А вот чтобы действительно стрелять далеко хитрость другая нужна. Не моя идея. Мне рассказали профи. Придумали давным-давно контейнеры-стаканчики для дроби. Суть у стаканчиков-контейнеров — не допустить разброса дробового снаряда пороховыми пыжами и газами, и отделиться от дроби на некотором удалении от дульного среза ствола. На практике стаканчик вылетев из ствола, на некотором расстоянии раскрывается, как цветок на лепестки и отделяется от дроби. Старики из бумаги делали грубой, а я из плотного полиэтилена. К донышку стаканчика крепится нитка с пыжом. От длины нити и веса пыжа зависит дальность освобождения дроби от стаканчика. Дробь в стаканчике сохраняет скорость и убойность, соответственно, на большем расстоянии. Пыж, стаканчик и крахмал и сто пятьдесят метров — это не фантастика, а норма. А если чуть больше пороха, в разумных пределах, положить, то и все двести метров.
Именно эту речь генерального директора и вспомнил Сашка, когда увидел эти огромные дробовики — «уточницы». Проверили, когда переделали казенник на систему наподобие придуманной Дрейзе. Поиграли с навесками порохами, угробили одно ружьё и чуть не угробили Бамбу, чудо помогло, ружьё разорвало, а стреляющий только чуть лицо подпалил, неделю красным ходил. Зато есть результат, «уточницы» дрейзеровские стреляют с таким стаканчиком из папье-маше дробью десятимиллиметровой на двести метров с гарантированной смертью свиньи и на двести пятьдесят с серьёзными ранениями. Одновременно вылетает двадцать дробин, разлёт на двух сотнях метров не больше пяти метров. Если плотно стоят шесть — семь человек, то все убиты или ранены. Чем это лучше обычной картечи или шрапнели? А тем, что можно прицелиться. Очень точно прицелиться, используя оптический четырёхкратный прицел, изготовленный из подзорной трубы. Это не из пушки по воробьям. Это снайперское ружьё.
Англичане, увидев выброшенного за борт переговорщика, подождали пока мичмана выловят из воды, забросят в шлюпку и подплывут к их каракатице, как иначе можно назвать изуродованный колёсами огромными и трубой красавец фрегат. Заработали лебёдки, поднимая шлюпку на борт и одновременно с этим стали открываться порты на баке. И всё это время на двух косых парусах «Диана» приближалась на цыпочках к 18-пушечному фрегату 1-го класса «Леопард».
Бабах, три носовых орудия «Леопарда» окутались дымом серым и корпус «Дианы», теперь расположенный всего в двух сотнях метрах от английского фрегата, содрогнулся от попаданий. Очевидно, капитан
— Бамба! — Сашка крикнул и вдарил в рынду, условный сигнал для калмыков, рассредоточенных по всему левому борту «Диану».
Бах. Бах. Не, пушки громыхнули, так хлопки, и дыма почти нет.
Десять секунд на перезарядку. Бах. Бах. Бах. Десять секунд на перезарядку. Бах. Бах.
Сашка с мостика смотрел на вражеский фрегат. Туда прилетела смерть. И как Николай мог проиграть войну этим. Там конченные дебилы. Вылезли все на мостик, а он у них очень высоко, на «мостике» — площадке между колёсами. Генуг, там двадцать трупов, всё руководство фрегатом. Бах. Бах. И вокруг орудий лежат на палубах убитые канониры, и среди них видны офицеры с галунами. Бах. Бах. И на корме возле орудий никого больше нет, а десятки матросов мечутся по палубе спасаясь от прилетевшей к ним Смерти. Бах. Бах.
— Отставить стрельбу. Теперь ваша очередь, капитан, топите эту рухлядь. Никто вам не ответит.
Событие пятнадцатое
Если вы явитесь ко мне со сжатыми кулаками, то и я могу обещать вам, что мои кулаки крепко сожмутся.
Томас Вудро Вильсон
Лодка с посланцем от… да чёрт его знает, кто их послал, приближалась быстро.
— Сбросьте им штормтрап, Валерий Валерьевич, и рукой махните, а то они кажется к «Марии» плывут, — Владимир Фёдорович оторвался от подзорной трубы и подошёл в стоящему у грот-мачты Дондуку.
— Жалко такую красоту портить бомбами, — они вместе посмотрели на замок японского князя.
— Да и не надо. Вон те три пушки подавите. Нужно на «Сальвадор» флажками передать, чтобы этот их волшебник-канонир Диего сбил их, не повредив замок. Дальше мы сами, заодно индейцев в деле проверим. Зря что ли они тут порох жгли два месяца.
— Добро, только без риска. Если что мы тут всё с землёй сравняем.
— Так и правда эту красоту жалко. Не переживайте, Владимир Фёдорович восемь десятков ружей Дрейзе — это серьёзная сила.
Лодка с послом ткнулась о медь обшивки «Аретузы» и через минуту, карабкаясь по штормтрапу как обезьяна, на палубу поднялся невысокий плотный японец с козлиной бородкой в кожаных доспехах доисторических с нашивками из начищенной бронзы, не, ну не золото же, сверкающих в солнечных лучах разгулявшегося дня.
— Гыр кар-кар-гыр! — важно сказал крепыш и протянул лейтенанту Сомову бумагу, свёрнутую трубочкой.
— Ли, а ты скажи ему, что я тут капитан, — мотнул головой китайчонку фон Кох.
— Няо-мяо, кяо-бяо, сунься дуся, уся-пуся, — поклонился воину толмач.
И ни один мускул не дрогнул на лице сверкающего посла.
— Ладно, посмотрим, насколько сильны они в эпистолярном жанре.
Владимир Фёдорович сорвал восковую печать и развернул лист. Ух, ты, там на языке Уильяма Шекспира было написано красивым почерком: «Пошли вон. Торговать нет. Воды нет. Берег ходить там умирать». Стихи, наверное.