Бувар и Пекюше

Флобер Гюстав

Однако их опечалило великолепие гимнастического института, описанного в предисловии, потому что никогда они не смогли бы устроить у себя вестибюль для экипажей, ипподром для скачек, бассейн для плавания, или «гору славы», искусственный холм высотою в тридцать два метра.

Деревянная лошадь для вольтижирования, с волосяной набивкой, обошлась бы слишком дорого, пришлось от нее отказаться; срубленная липа в саду послужила им горизонтальной мачтой; и когда они наловчились пробегать по ней из конца в конец, то в виде вертикального столба водрузили на прежнем месте одну из жердей шпалерника. Пекюше

взобрался на самый верх. Бувар скользил, падал каждый раз и наконец махнул на это дело рукою.

«Ортосометрические шесты» понравились ему больше, — это были две палки от метел, связанные двумя веревками, из которых одна проходит подмышками, а другая по запястьям рук; и целыми часами он носил этот прибор, приподняв подбородок, выдвинув грудь, прижав локти к туловищу.

Вместо гирь тележник выточил из ясеня четыре колодки, похожие на сахарные головы, с ручками вроде горлышек у бутылок. Эти дубинки нужно выбрасывать вправо, влево, вперед, назад; но, слишком тяжелые, они выскальзывали у них из пальцев, грозя раздробить ноги. Тем не менее они страстно увлекались «персидскими палицами» и даже натирали их каждый вечер воском и суконною тряпкой, предохраняя от трещин.

Затем они стали разыскивать рвы. Найдя подходящий, они упирали в середину длинный шест и, оттолкнувшись левой ногой, перескакивали на другую сторону, затем — обратно. Равнина была пологая, их видно было издали, и крестьяне недоумевали: что за странные два предмета подпрыгивают на горизонте?

С наступлением осени они занялись комнатной гимнастикой, она им наскучила. Отчего не было у них качалки или почтового кресла, придуманного аббатом Сен-Пьер при Людовике XIV? Как было оно устроено, где бы справиться об этом? Дюмушель даже не удостоил их ответа.

Тогда они устроили в пекарне ручные качели. По двум блокам, ввинченным в потолок, проходила веревка с поперечной палкой на каждом конце. Схватившись за нее, один отталкивался от пола ногами, другой опускал руки до земли; первый своею тяжестью подтягивал второго, и тот, отпуская немного веревку, в свою очередь подымался; не проходило и пяти минут, как их тела покрывались испариной.

Следуя предписаниям руководства, они постарались научиться одинаково владеть обеими руками и кончили тем, что временно разучились пользоваться правой рукою. Они сделали больше того: Аморос указывает стихотворные отрывки, которые нужно петь во время упражнений; Бувар и Пекюше, маршируя, повторяли гимн N 9:

Король, справедливый король — это благо.

Ударяя себя в грудь:

Друзья, и корона, и слава, и т. д.

Во время бега:

Мы в стремя ногу вденем! Помчимся за быстрым оленем! Да! Мы победим! Бежим! Бежим! Бежим!

И дыша тяжелее запыхавшихся собак, они воодушевляли друг друга звуками своих голосов.

Одна сторона гимнастики их восхищала: ее применение для спасения погибающих.

Но нужно бы иметь

детей, чтобы научиться носить их в мешках, и они попросили учителя достать им несколько ребят. Пти возразил, что родители рассердятся. Они ограничились помощью раненым. Один прикидывался лишившимся чувств, а другой со всевозможными предосторожностями вез его на тачке.

Что касается военных штурмов, то автор хвалит лестницу Буа-Розе, названную так по имени полководца, который взял когда-то приступом Фекан, вскарабкавшись по скале.

Руководясь приведенной в книге картинкой, они снабдили короткими палками канат и привязали его к сараю. Сев на первую палку и ухватившись за третью, нужно немедленно подбросить ноги вверх, чтобы вторая палка, только что бывшая на уровне груди, оказалась как раз под ляжками. Тогда надо выпрямиться, ухватиться за четвертую и так далее. Как они ни раскорячивались, им не удавалось добраться и до второй ступеньки.

Быть может, легче цепляться руками за камни, как это делали солдаты Бонапарта, атакуя форт Шамбре? Для обучения этому примеру Аморос в своем институте располагает особой башней.

Ее могла заменить развалившаяся стена. Они попробовали взять ее приступом.

Но Бувар, слишком поспешно высвободив ногу из щели, испугался и почувствовал головокружение.

Пекюше объяснил это несовершенством их метода: они пренебрегали указаниями, относящимися к суставам, так что им следовало снова обратиться к принципам.

Увещевания были тщетны; из гордости и самонадеянности он взялся за ходули.

Для них он был, казалось, предназначен природою, потому что сразу же воспользовался большой моделью с подставками на высоте четырех футов от земли и, сохраняя равновесие, шагал по саду, словно гигантский аист на прогулке.

Бувар увидел из окна, как он зашатался, а потом грохнулся на фасоль, причем подпорки ослабили силу падения. Когда его подняли, он весь был измазан компостом, из носу шла кровь, лицо посинело, и он думал, что надорвался.

Очевидно, гимнастика не подходила людям их возраста. Они ее забросили, не решаясь больше двигаться из боязни несчастных случаев, и целые дни просиживали в музее, придумывая другие занятия.

Эта перемена режима повлияла на здоровье Бувара. Он очень отяжелел, дышал после еды как кашалот, захотел похудеть, стал меньше есть и ослабел.

Пекюше тоже чувствовал себя «подточенным», кожа у него зудела, а в горле образовались налеты.

— Плохи дела, — говорили они, — плохи.

Бувар надумал пойти в трактир и выбрать там несколько бутылок испанского вина, чтобы починить свою машину.

Когда он выходил оттуда, писец от Мареско и еще три человека несли большой стол орехового дерева к Бельжамбу, которого им поручено было очень поблагодарить от имени нотариуса. Стол вел себя превосходно.

Так Бувар узнал о новой моде — столоверчении. Он посмеялся над писцом.

Однако по всей Европе, в Америке, в Австралии и в Индии миллионы смертных проводили жизнь свою в том, что вертели столы и открывали способы пользоваться чижами, как прорицателями, давать концерты без инструментов, переписываться при посредстве улиток. Печать, в серьезном тоне преподнося публике эти враки, служила опорой ее легковерию.